Посвящается Дмитрию Линнику, моему первому читателю и просто отличному другу.
Мы сами творцы своего безумия.
Грэм Грин
Уставшая женщина в заляпанном фартуке и со следами недосыпания на лице подошла к двери ванной и легонько постучала. Без ответа. Ее шестнадцатилетний сын находился там уже больше часа и не подавал никаких признаков своего присутствия. Мать не стала стучать повторно, она только вздохнула и вернулась в кухню.
– Похоже, он опять уснул в ванне.
– Идиот! Надо его психологу показать. – сказала тринадцатилетняя светловолосая девочка, сидевшая на полу и собиравшая пазлы.
– Не выражайся! Он твой брат, вообще-то!
– Но я же не виновата, что он чокнутый.
– Настя!
Девочка замолчала. Женщина в это время присела с ней рядом и заговорила тише.
– А если честно, ты не знаешь, что с ним происходит?..
***
Мы медленно шагали по узкой тропинке, проложенной мною за все эти годы хождения к тому самому месту, где я обретаю покой. Густые травы и кроны деревьев, начинающие желтеть и краснеть от дыхания осени, защищали нас от солнечных лучей. Вот мы миновали маленький деревянный мостик, который лежал поперек небольшого оврага еще с незапамятных времен, и приблизились к моему заветному прудику. Я взял своего друга за руку, и мы вместе начали прыгать по скользким камням, подбираясь к самой воде.
А на берегу стоял клен. Одна из его веток так далеко вытянулась и так низко наклонилась к нежной глади воды, что казалось, будто сам клен хотел прикоснуться до этой невинной плоскости, но боялся ее разбить. И под той вот самой веткой находилась небольшая, но довольно привлекательная скамейка, на которую мы и присели.
Я немного подумал и начал свой самый тяжелый разговор.
– Почему ты так долго не приходил?
– Потому что тебе нельзя ко мне привыкать…
– Можно! Ей-Богу, можно!
Мой друг потупил глаза. Видно было, что он чем-то опечален. Его красивое лицо стало таким жалким и детским, что, взглянув на него, хотелось плакать.
– Скажи мне, – начал он, – веришь ли ты, что я настоящий?
Меня насторожил этот вопрос, но я тут же собрался с мыслями и ответил:
– Знаешь, когда-то давным-давно меня и вправду терзали сомнения, но сейчас… Сейчас, когда я вижу тебя, когда я могу говорить с тобой, чувствовать твою холодную ладонь в своих руках, я верю… Верю, что ты существуешь.
– А что, если… – его и так бледное лицо стало еще бледнее, будто то, что он хотел сказать, было просто ужасным. – Если нам вдруг придется расстаться?
– Расстаться?! – вскипел я. – Нет, не говори этого страшного слова, оно так жестоко, так мерзко, будто все муки человеческие заключились в одном этом слове! Ты не покинешь меня, нет! А иначе я повешусь или утоплюсь, или еще что-нибудь с собой сделаю!
– Ты безумец!
– И поэтому все могу!
– Тогда клянись, что ты ничего этого не сделаешь, или… или я сейчас же уйду!
– Клянусь, всем, что есть, клянусь, только пощади меня!
Мы замолчали. Я слушал шелест листьев и понемногу успокаивался. Лицо мое остывало благодаря осенней свежести, но ожоги от слез еще долго его не покидали. Мысли. Все мои мысли были настолько абсурдными, что я не мог им довериться.
***
Настя подняла кусочек пазла и тут же его положила.
– Ну, не знаю. Он в самом деле странный. Это все говорят. Я когда-то находила его стихи на компьютере. Они, конечно, прикольные, но немного того… Кстати, я даже выписывала одно. Сейчас принесу.
Девочка легко и грациозно побежала в свою комнату и спустя несколько минут вернулась к матери с розовым блокнотом, открытым на нужной странице.
– Вот.
Женщина глазами обнимала слова, и с таким усердием, будто боялась пропустить что-то чрезвычайно важное. Она переживала за сына. Ей казалось, что он всего лишь жертва переходного возраста и в один прекрасный момент его странности отступят. Но они не отступают, нет. Они набирают обороты, и от этого становится страшно.
***
–Скажи, что это шутка, – в отчаянии прошептал я. – Пожалуйста.
Мой друг вздохнул, поднял свои влажные голубые глаза и сказал:
– Как бы ты не любил свой мир, реальность тебя не оставит. И однажды мне придется уйти…
– Но ты моя реальность!
– Это все не так, это неправильно. Послушай, прошу, мы уже далеко забрели, и я страдаю не меньше твоего, но тут все неправильно… Скажи, ты веришь в Бога?
– Ты мой Бог!
– Вот видишь. У тебя должно быть что-то священнее меня, ведь так жить невозможно! Ты заблудился. – он немного подумал и добавил. – Давай оставим эту тему!
– Хорошо… Тогда у меня встречный вопрос, – я быстро отбросил слезы со своего лица. – Мы с тобой так давно знакомы, но ты никогда не называл мне своего имени. Как тебя все-таки зовут?
– Эго.
– Какое странное имя – Эго… И кто его тебе придумал?
– Человечество.
Красный кленовый листок, оторвавшись от своего родителя, медленно приближался к воде. Легкое прикосновение. Прудик лишь слегка содрогнулся. Как я сейчас завидовал тому листику. Ведь за все свои годы, проведенные на этой скамейке, я ни разу не касался воды. Мне казалось, что от одного моего прикосновения вся эта прелесть, весь этот маленький рай просто рухнет, и я останусь ни с чем. А я так боюсь потерять все это.
Эго встал и подошел близко-близко к прудику. Он всматривался в свое отражение и о чем-то серьезно думал. Я же молча глядел на его ровную спину и ждал. Не знаю, сколько времени прошло перед тем, как он повернулся, но солнце уже близилось к закату. Да-а, время здесь идет быстрее.
– Мне нужно ненадолго уйти, подождать сможешь? – спросил он.
– Да, конечно… иди.
Я остался один. Такое знакомое и навязчивое чувство пустоты овладело мной. Ах, как же трудно терять что-то, близкое сердцу… Если Эго уйдет навсегда, я…
***
Тело – ничто. Загляни вовнутрь.
Я там не одет, не обут, как тут,
Я без маски.
Там не орут, не врут,
Только клен и пруд -
Безопасно. Друг,
Если вдруг мой мир
Превратится в пыль
Или в дым, туман,
Я сойду с ума.
Не бросай меня,
Просто я снаружи
Ни одной душе – никому
Не нужен…
***
Вы можете отнять у меня все: одежду, еду, кров, – но не способность мечтать. Без нее я умру. Она мой воздух. Всякий раз, когда жизнь пытается вытрясти из меня всю душу, я мечтаю. Быть может, это не
