к основной колее. Как только шестой от конца вагон прошел стрелку, я потянул за рычаг, и платформа перешла на боковую ветку. Мой напарник тут же разрезал короткий трос.
– Едва платформа полностью зашла на боковую ветку, я снова передвинул стрелку, и остальные вагоны состава последовали по основному пути. Перед Комптоном находится спуск, так что хвост поезда приблизился к составу, и мой напарник с помощью троса подвел четвертый вагон вплотную к шестому. Ему оставалось только сцепить эти вагоны и спрыгнуть с медленно идущего поезда. Вот так мы это и сделали.
В глазах у Хейзелла загорелись искорки.
– О таком хитроумном преступлении на железной дороге я еще никогда не слышал, – сказал он.
– Вы так считаете? Ну, все-таки это потребовало немалой ловкости. Заполучив платформу, мы открыли упаковочный ящик и заменили настоящую картину подделкой. На это ушло немало времени, но в таком глухом месте нас никто не потревожил. Картину я свернул в рулон и спрятал. На этом настаивал старый граф. Я должен был сообщить ему, где она находится, и он собирался выждать несколько недель и потом забрать ее сам.
– И где вы ее спрятали?
– Вы точно не будете раздувать это дело?
– Если бы не так, вы бы давно уже находились под следствием.
– Ну, ладно… От Черна до Ист-Иллзли по холмам ведет тропка. С правой стороны от нее есть старый колодец, где раньше поили овец. Сейчас он почти пересох. Картина там внизу. На веревке, которая привязана вверху. Вы ее легко найдете.
Расставаясь с Джеффризом, Хейзелл взял с собой его должным образом заверенное признание, считая, что, возможно, оно ему еще пригодится…
– Как я уже говорил вам, я всего лишь частное лицо, – начал он разговор с сэром Гилбертом Марреллом. – И разыскал вашу картину частным порядком.
Сэр Гилберт перевел взгляд с картины на спокойное лицо Хейзелла.
– И все-таки, сэр, кто вы такой? – спросил он.
– Предпочитаю, чтобы меня называли библиофилом. Вы не встречали мои экслибрисы на переплетах книг времен Якова Первого?
– Нет, – ответил сэр Гилберт, – не имел такого удовольствия. Но я должен до конца разобраться в том, что произошло. Как вы нашли картину? Где?.. И кто?..
– Сэр Гилберт, – перебил его Хейзелл. – Разумеется, я могу рассказать вам всю правду. Лично я ни в чем не виновен. По чистой случайности, а также благодаря кое-чему еще я открыл, как картина была украдена и где она находится.
– Но я хочу знать об этом все! Я потребую наказать… Я…
– На мой взгляд, не стоит этого делать. Кстати, вы помните, где последний раз видели подделку картины?
– Да. У графа Рингмора… Он ее продал.
– В самом деле?
– Что?..
– А может, он все это время хранил ее у себя? – многозначительно заметил Хейзелл.
Последовало долгое молчание.
– Господи! – воскликнул наконец сэр Гилберт. – Вы хотите сказать, что… Не может быть! Он же очень стар, он практически одной ногой в могиле… Мы с ним обедали всего пару недель назад…
– Ну, что ж, сэр Гилберт, по-моему, вы теперь знаете вполне достаточно.
– Это ужасно! Ужасно!.. Я получил назад свою картину и не собираюсь поднимать скандал на потеху всему миру.
– А этого и не требуется, – заметил Хейзелл. – Вы уладите дело с организаторами выставки в Уинчестере?
– Да… Да! Конечно! Даже если придется признать, что я ошибся, и оставить подделку в экспозиции.
– Думаю, так будет лучше всего, – сказал Хейзелл, который сам никогда не жалел о содеянном.
«Разумеется, Джеффриз должен понести наказание, – подумал он. – Хотя надо признать, что замысел… замысел был очень хитроумный!»
– Вы согласитесь разделить со мною ленч? – спросил сэр Гилберт.
– Благодарю вас, но я вегетарианец и…
– Думаю, мой повар сумеет что-нибудь устроить… Сейчас я ему позвоню.
– Вы очень любезны, сэр, но я уже заказал в вокзальном ресторане чечевицу с салатом. Однако, если позволите, я проделаю прямо здесь физические упражнения, которые обычно выполняю перед едой. Это избавит меня от необходимости демонстрировать их публично.
– Разумеется, делайте, – произнес удивленный баронет.
Хейзелл тут же снял пальто и принялся вертеть руками на манер ветряной мельницы.
– О пищеварении следует заботиться перед едой, – пояснил он.
Перевод с английского: Михаил Максаков
Гермини КАВАНАХ
КАК ВОЛШЕБНЫЙ НАРОД ПРИБЫЛ В ИРЛАНДИЮ
Самая безлюдная верховая дорога во всей Ирландии ведет от усадьбы Тома Хили вниз по склону холма и вдоль долины, а дальше превращается в серпантин, огибающий огромную гору, Слив-на-Мон{11}.
Одной ветреной, ненастной ночью отец Кессиди, возвращаясь домой от больного, ехал как раз по этой дороге. И неудивительно, что священник, пока его конь лениво трусил вдоль долины, раздумывал о другой ночи, на кухне Дарби О’Гилла – о той ночи, когда он повстречался с Добрым Народцем. А между тем, слева уже виднелся грозный Слив-на-Мон, обитель Волшебного Народа.
Темный древний холм возник перед священником, его мрачный вид словно бы говорил: «Как посмел ты прийти сюда? Как посмел ты?!»
– Дивлюсь я, – сказал отец Кессиди сам себе, глядя на черный склон, – будто бы Добрый Народец – это падшие ангелы, как о том толкуют. Почему были они низвергнуты с небес? Должно быть, великий грех они совершили, как бы там ни было, если даже молитва не в силах освободить их. Потому-то сказать фэйри святое слово – то же самое, что брызнуть на него кипятком. Видать, тяжкое проклятие наложено на этих несчастных. Хотел бы я знать какое.
Вот об этом он и размышлял, пока Ужас нервно вышагивал среди дорожных камней, как вдруг жуткая, отвратного вида глыба, казалось, выпрыгнула и загородила им путь.
Ужас отпрянул от нее, споткнулся, и тут случилась одна из самых скверных вещей, которая только могла случиться: у коня слетела подкова и он охромел.
Священник мигом соскочил на землю и поднял подкову.
– Матерь Божья{12}! – воскликнул он, оглядывая поврежденную ногу. – Что ж ты наделал, красавец{13}? Отсюда же пять миль до кузнеца и семь – до твоей тепленькой конюшни...
Конь в ответ склонил голову и ткнулся своим мягким носом в щеку священнику. Но божий человек лишь укоризненно глянул в его большие
