показать его…
Хольгер не испытывал злости или огорчения, скорее умиление: своей подростковой выходкой Хелена напомнила ему, насколько она все-таки юна.
– Нет, я вовсе не думала…
Наткнувшись на легкую улыбку Вюнша, она поняла, что ее коварный план раскрыт.
– Прости.
– Ничего страшного. Сказала бы сразу, я бы полицейскую форму надел.
– Издеваешься?
– Конечно, но ты это заслужила.
– Да, заслужила… Главное, не обижайся.
– Не буду.
Хелена провела его к их местам – Вюнш изрядно удивился, что в пивной были зарезервированные места – и они, наконец, успокоились. Хольгер не без удовлетворения отметил, что Франк и Фредерика Линдеманн сидели достаточно далеко. На часах было без пятнадцати шесть, а митинг должен был начаться через четверть часа. Вюнш посмотрел на вход в пивную и в очередной раз похвалил свою привычку приходить пораньше – в дверях образовался самый настоящий затор.
Хольгер от скуки водил глазами по людям в толпе. Они, наконец, начинали рассаживаться по местам. Взгляд Вюнша упал на человека в черном гражданском костюме. Человеку было за пятьдесят, он был почти седым, но самой запоминающейся чертой его внешности был большой шрам от ожога, уродовавший правую половину лица и уходивший за воротник рубашки. Хольгер, не веря до конца в такое везение, даже привстал, чтобы увидеть руки этого человека. Ему удалось лишь на мгновение найти их взглядом в прорехе между разделявшими их людьми. На плече человека была свастика, а на руках перчатки. «Ни о чем не говорит. Он может быть кем угодно!» Внезапно в голову Вюнша пришла идея настолько простая и очевидная, что он мысленно дал себе подзатыльник за то, что не дошел до нее раньше.
– Хелена, ты, случаем, не знаешь, кто тот мужчина в черном костюме со шрамом на лице?
Хольгер постарался, не привлекая внимания, показать ей человека в черном. Хелена удивилась его вопросу, но ответила:
– Знаю. Это господин Ульрих Габриель. Он входит в мюнхенский Совет молодежных организаций НСДАП, курирует обеспечение ребят из Гитлерюгенда55 униформой. Он пару раз выступал перед нами, призывая идти работать на государственные швейные фабрики. У него голос очень запоминающийся – сиплый и хрипловатый. А почему ты спрашиваешь?
Вюнш готов был расцеловать ее прямо здесь при всех, не только за то, что знала Ульриха Габриеля, но и за то, что решила похвастаться ухажером перед знакомой и вытащила его в «Гизеллу» именно сегодня. В который уже раз за время этого расследования Хольгеру удавалось сэкономить массу времени с помощью откровенного везения.
– Спрашиваю потому, что работа догнала меня. Я понимаю, что порчу тебе вечер, но ты посматривай на этого человека одним глазком, хорошо? Если он соберется уходить, сразу говори мне, я тоже буду за ним следить…
– Он что, преступник?
Хелена с опаской оглянулась на Габриеля.
– Нет, но мне очень нужно с ним поговорить.
– Почему ты не подойдешь сейчас?
– Уже шесть. Сейчас митинг начнется, не хочу привлекать внимание. Кроме того, я ведь обещал, что буду рядом с тобой сегодня, а разговор с ним может занять много времени.
– Хорошо, я послежу за ним.
– Спасибо, ты ангел!
– А ты повторяешься…
Хольгер планировал подойти к Габриелю после митинга и договориться о встрече. В принципе, делать это было не обязательно, так как теперь найти его не составляло особого труда. Но это экономило время, а кроме того, нервная реакция на неожиданное столкновение с полицией или активный отказ от встречи могли проявить суть Ульриха Габриеля лучше, чем длительный и обстоятельный разговор.
На сцену вышел высокий и худой, как жердь, человек одного с Хольгером возраста. Он, как и Вюнш с Франком, был в гражданской одежде, но, в отличие от них, носил свастику на плече. Человек начал выступать. Он призывал бороться за все хорошее против всего плохого, говорил о величии и борьбе, о превосходстве и справедливости. Хольгер слушал в пол уха, посматривая то и дело на Ульриха Габриеля. После того, как человек закончил выступление, он вскинул правую руку и прокричал «Хайль Гитлер!». Практически все, кто был в зале, подскочили на ноги и повторили этот жест.
Хелена тоже встала и подняла руку. Хольгер постарался рассмотреть ее лицо в тот момент, когда она кричала «Хайль Гитлер!» и увидел на этом лице высочайшую степень одухотворенности и счастья. «Я тоже так выглядел в 14-м…» – Вюнш завидовал окружавшим его людям. В их жизни было место чему-то, во что можно было слепо верить. Быть преданным без размышлений, без угрызений совести и сомнений. Это чувство, будто ты будешь жить вечно, будто ты всемогущ, стоит тебе лишь вскинуть руку и прокричать «Зиг Хайль!», было очень хорошо знакомо Хольгеру, пускай всегда и имело для него другое внешнее выражение. Именно оно стало первой жертвой, которую он принес Германии. Судьба милостиво оставила Вюншу руки и ноги, но лишила его возможности слепо, отчаянно верить во что-то, и сейчас он чувствовал это как никогда остро.
Началось награждение передовиков производства и партийной работы, а также принятие в партию новых членов. Совершенно внезапно для Хольгера прозвучало имя Хелены. Она вышла к трибуне, чтобы получить партийный билет и значок. Вюнш готов был поклясться, что видел в ее глазах слезы. За те две недели, что они были знакомы, он впервые видел ее настолько незащищенной. Хелена, нетвердо ступая, вернулась на свое место и буквально рухнула на стул. Через пару минут шок начал проходить и она уже придирчиво рассматривала свою фотографию в партийном билете.
– Как всегда! Никогда не могу получиться на фотографии нормально! Посмотри, разве это я? Это какая-то двенадцатилетняя школьница. А ведь это серьезный документ…
Хольгер взял у нее документ и внимательно его осмотрел. Он видел уже билеты НСДАП, но никогда не имел возможности посмотреть на них вблизи. Фотография, удостоившаяся нареканий Хелены, показалась Вюншу отличной. Она здорово передавала и резкие, пронзительные черты ее лица и столь же резкий характер девушки. Хольгер вернул ей билет и в очередной раз обернулся на Габриеля. Тот сидел на прежнем месте и внимательно следил за тем, что происходило у трибуны.
После того, как были награждены почетными значками за успехи в учебе мальчики и девочки из молодежных организаций, на трибуну вышел лысый, угрюмого вида мужчина лет сорока пяти. Он начал речь и страсть, с которой он говорил, смогла привлечь даже внимание Вюнша:
– …Они как зараза! Болезнь, терзающая нашу Родину! Коммунисты, предатели, а более всех – унтерменьши! Евреи, наложившие свои нечистые руки на богатства нашей страны. Я вижу здесь сегодня множество ветеранов
