то он может продать его Барбаре в любой момент, когда захочет, я уже видела своими глазами, как он продавал статью аргентинке из театрального журнала, а это означает, что такого рода продажами он не брезгует. Кроме того, он может использовать Барбару, чтобы выехать из страны или чего-то в этом роде. Вот ведь сукин сын! Все, что он наговорил мне об Анхеле, с тем же успехом могло относиться к нему самому.
Эта цепочка рассуждений раскручивалась в моей голове с головокружительной скоростью, ведь я все еще сидела напротив Эвклида, ожидавшего моего ответа. Наконец я сказала, что он прав: ситуация опасная. Я не знала, насколько тесная дружба у Барбары и Леонардо, но зато знала, что на Кубе ей оставаться совсем недолго, поэтому действовать следует незамедлительно. Эвклиду надо озаботиться тем, чтобы ее отвлекать — занятие, которое, кроме всего прочего, обещает ему немало приятного. А я со своей стороны плотнее займусь писателем. Моему другу такой расклад понравился, и он даже придумал подкинуть итальянке несколько ложных зацепок. «Все упирается в вопрос времени», — заявил он. Как только она окажется на борту самолета, мы снова возьмемся за наш собственный проект. И мы ударили по рукам и с видом победителей заулыбались. После чего Эвклид вздохнул, сжал мои ладони и, сделав серьезное лицо, объявил, что есть и еще одна чрезвычайно важная вещь. Итальянка знает, что документ раньше принадлежал бывшей жене ее кубинского жениха, и когда Эвклид, как бы между прочим, рискнул расспросить ее об этом самом женихе, она его описала, а потом и назвала имя — Анхель.
Я высвободила руки и встала. Барбара и впрямь была потрясной. Понимаешь? Вот уж кто ничего не носит за пазухой — она сама столь же очевидна, как размер ее бюстгальтеров. Меня поразило, что она выболтала это Эвклиду, и, естественно, меня это тоже резануло, но прежде, чем я нашла верные слова для моего друга, он тоже встал, уверяя, что не хотел сделать мне больно, однако считал, что я должна быть в курсе. У него самого не было возможности хорошо узнать Анхеля, но мать Маргариты тем не менее кое-что о нем рассказывала. Он несколько раз обманывал их дочь, что в конечном счете и стало причиной их развода. Эвклид не говорил мне об этом раньше, потому что каждая история — это другая история, но когда он услышал от Барбары, что Анхель — ее жених, у него действительно появилось острое желание влепить пару затрещин этому типу: одну за дочку и еще одну — за меня. Эти слова меня очень тронули. Понимаешь? В моих глазах это выглядело явным свидетельством любви и дружбы, ведь Эвклид хотел защитить меня. Какая прелесть. Разве нет? Я могла бы ему обо всем рассказать, но тогда мне пришлось бы действительно открыть ему все-все, а случай был не самый подходящий. Эвклид не должен узнать, что появление Барбары в его доме было частью нашего с писателем плана, так что мне пришлось бы как-то модифицировать всю версию событий. Вывернув все наизнанку, я заявила, что мне это известно: у Анхеля с Барбарой были отношения, но еще до того, как начались наши, только она не хочет от него отстать — ходит за ним тенью и названивает ему, несмотря на то что он не обращает на нее никакого внимания. Конечно, она понятия не имеет, что Анхель теперь со мной, но это объясняется тем, что, с одной стороны, он терпеть ее не может и почти с ней не разговаривает, а с другой — она же мне не подруга. И если мы и пришли к Эвклиду вдвоем, то это обусловлено исключительно ее профессиональными интересами. Эвклид изобразил некий понимающий жест, но ничего не сказал. А я продолжила и сказала, что я знаю о неверности Анхеля по отношению к Маргарите, что мне очень жаль, но, как сказал и сам Эвклид, каждая история — другая история. Своего друга я чмокнула в щечку и сказала спасибо за то, что он позаботился мне об этом рассказать, но поводов для беспокойства нет, заверила я, все под контролем. Он с облегчением улыбнулся. «Знаешь, — сказала я ему, — у Анхеля тоже чесались руки от желания отвесить тебе пару оплеух, когда он смотрел, как плачет Маргарита, когда ты обманывал ее мать, и это тоже стало причиной твоего развода, разве нет?» Он рассмеялся и в ответ заявил, что очень хочет надеяться, что все и в самом деле под контролем и что я буду очень-очень счастлива. Этот момент я и использовала, чтобы сообщить ему новость о том, что выхожу замуж, потому что раньше сказать об этом у меня как-то не получалось. Эвклид отказывался этому верить: я — и замужем? Нет, это просто не укладывается в голове, хотя он очень рад, чудесная новость. Мы условились, что Барбаре он ничего об этом не скажет: это касается только меня, поэтому и объявлять эту новость предстоит мне. Тем вечером Эвклид меня крепко обнял в знак своих наилучших пожеланий, сопроводив объятие словами, которые меня совершенно очаровали. Что-то вроде: когда город и все, что тебя окружает, лежит в руинах, самое лучшее — построить что-то самому, и пусть это будет нечто крошечное, но такое, что возродит для тебя смысл слова «будущее». Красиво сказано. Тебе так не кажется?
Теперь мне предстоял разговор с Леонардо. На следующий день телефон его все еще пребывал в нерабочем состоянии, но ждать я уже больше не могла — терпение мое иссякло, и после работы я пулей вылетела в направлении его дома с намерением ждать его там столько, сколько потребуется. Ждать на самом деле мне пришлось перед его гаражом, и я разве только чудом не вытоптала ему там траншею, топчась на одной линии туда-обратно, пока наконец вдали не показался велосипедист, и я наконец остановилась. И вот уже писатель стоит передо мной со своей широкой улыбкой и ручейками пота, струящимися по лицу. Он сказал: «Вот это сюрприз’», а я оборвала его решительным «Нам нужно поговорить». Он слез с велосипеда, открыл дверь гаража, завел туда велик, вслед за которым как сумасшедшая ворвалась и я, прямиком устремившись к его письменному столу. И, бормоча: «Где он, где же ты его прячешь?», я взялась перебирать на этом столе бумаги — отпечатанные на печатной машинке листы, детские рисунки, рукописные заметки, счета. Леонардо подошел, спрашивая, что случилось, и тогда я заявила, что ищу документ Меуччи, и куда
