улицам, через день посещала занятия, ждала, когда он позвонит и приедет. Я была одинока, будто странник в африканском захолустье.
По учёбе успевала не блестяще, но и не хуже многих. Вечера проводила дома, ведь если его звонок застанет меня вне дома, телефон превратится в тикающую бомбу с часовым механизмом. У меня мелькнула мысль, что у нас получается какой-то телефонный роман. Я – абонент, который всегда в сети, безлимитная связь и бездонный пакет СМС. Он приезжал, и я, дрожа в его руках, как ребёнок, начинала жить, вдыхая тяжесть и остроту его запаха. Для меня он был словно бог, от которого пахнет травкой и алкоголем. А я была для него чепухой вроде обременительной поклажи. Он, подчёркивая своё безграничное великодушие и щедрость, которых я удостаивалась, но, на его взгляд, недостаточно ценила, говорил, что предпочитает других девушек, таких, до которых мне далеко. В переходе на станции метро «Китай-город» стоит памятник революционеру.
– Я встречался с его правнучкой, – говорит он, указывая на каменное изваяние.
– И какая она?
– Просто отпад! Настоящая русская красавица! Во-первых, обалденная грудь, – руками очерчивает в воздухе округлости, – во-вторых, длиннющие ноги, а в-третьих, блондинка вот с такой косой, – он сжимает кулак, показывая толщину воображаемой косы.
Я не могу понять, то ли он пытается задеть меня, то ли шутит.
– Понятно. Не то что я – коротышка.
– Обиделась?
– Я никогда на вас не обижаюсь, Родион Родионович, – отвечаю я. За это он целует меня в щёку и садится в поезд.
Он рассказывал мне и о других бывших девушках. Одну тоже звали Соней. Я знала, что с ней было хорошо, она была дерзкой и, в отличие от меня, не стеснялась в постели говорить, чего хочет.
В ту ночь я рыдала, уткнувшись в подушку, пока не уснула, не из-за того, что про меня он никогда так не скажет, не назовёт красавицей, но потому, что он вообще никогда ничего про меня не скажет. Будто меня и не было. Я – тёмное пятно в его биографии.
Я, продолжая ждать звонка, была готова демонизировать эту прямоугольную плоскую штуку, которая умела отправлять сообщения: «Что притихла?» и говорить его голосом: «Хочешь, я приеду?» А порой она вспыхивала фотографией, где он представал обнажённым по пояс, с подписью: «Опять не нра?» «Нра, очень-очень нра», – отвечала я. «Для тебя старался, между прочим». – «Спасибо, спасибо».
Всё, что я делала, было с расчётом на то, что потом я смогу ему об этом рассказать. Я лихорадочно искала темы для разговора: будь то книги или фильмы – это были книги и фильмы для него. Я записывала, чтобы не забыть, мысли и истории, которые могут показаться ему хоть капельку интересными, и, конечно, – желания и неуклюжие фантазии, с вербализацией которых у меня были большие проблемы.
Пока телефон молчит, я перечитываю нашу переписку:
Что ты хочешь?
Хочу, чтобы вы делали мне больно.
Например?
Например, ударили меня по лицу.
Я с трудом тебе верю – ты не говоришь об этом во время секса. Ты только пишешь об этом, мне кажется, ты всё это придумала.
Мне сложно, потому что я раньше никогда это не говорила вслух. Но я очень хочу.
Значит, ты к этому не готова и всё это существует только на уровне фантазий. Хотела бы – нашла бы способ сказать, я тебя всё время спрашиваю: что ты хочешь, ты или молчишь, или говоришь, что и так всё очень хорошо.
Соня, я был в самых крутых и нелегальных садо-мазо-клубах, я знаю, как это выглядит, когда люди действительно хотят чего-то такого, ты просто играешь со мной, ничего ты не хочешь, кроме как привлечь к себе внимание.
Да, я говорю робко, но действительно хочу, чтобы вы делали мне больно. Я хочу, чтобы вы меня били. Клянусь вам, от этого я получаю наибольшее удовольствие.
Как скажешь, я из опыта исхожу, а ты из фантазий. Конечно, тебе видней, но, судя по тому, что ты ничего не рассказываешь, всё это просто девичьи мечты. Люди, которые хотят этого, всегда точно говорят, что именно и в каких местах их заводит.
Ты точно юлишь, Соня, у тебя есть куча возможностей сказать мне о своих желаниях, даже если ты стесняешься говорить об этом прямо, прислать мне свой любимый порнорассказ или видео, что угодно, но ты последовательно и лицемерно увиливаешь от любых конкретных вопросов, это может значить только одно: ты не хочешь НИЧЕГО, и всё это игра и разводка.
Когда я это перечитываю, меня захлёстывает горькое разочарование: как он прав – фантазёрка из меня никчёмная. Как бы я хотела сделать всё по-другому, чтобы ему не приходилось вытаскивать из меня по слову.
Мне казалось, что, если я буду слушаться каждого его слова – одеваться, как девочка, носить одежду, которая ему нравится, быть преданной, много смеяться и без устали его целовать, отправлять эротические фотографии, придумывать грязные словечки, – всё будет в порядке, по крайней мере – терпимо. Но получалось так, что я косячила. Мне всё время приходилось молить о прощении, давать обещания, что я так больше не буду, что это не повторится. А почему бы и нет? Нет, на одних обещаниях далеко не уедешь. Может, на обещаниях и слезах, градом скатывающихся по моему лицу во время поцелуев? Уже шансов побольше. Может, из-за этих умилительных слёз он меня и терпел? Замечу, что ничего дурного я в этом не видела. «Не важно, что ты думаешь, важно – что ты делаешь», – не уставал повторять он. «Ты только мечтаешь, – говорил он, – ты не способна на реальные действия». Когда я мечтаю, расхаживая по своей, кажущейся огромной, комнате, я преисполняюсь радостью. Я так несравненно счастлива. Я провожу часы, мечтая о своих мечтах, оплакивая жизнь, которую не смогу воплотить в реальность. Здесь мне больно оттого, что я не могу полностью уйти туда, в эти мечты. Они все целиком – суть плоды моего воображения.
Это произошло в очень холодный день в конце января, когда снаружи крупными хлопьями падал мокрый снег. Снега навалило столько, что я осталась дома, позволив себе не ходить в Школу. Тишину разрезал звонок.
– Куда пропала? Что не звонишь, обиделась и злишься на меня? – звучит голос из трубки.
– Здравствуйте. Нет, конечно, не обиделась.
– А что тогда?
– Думала над своим поведением.
– И что надумала?
– Думала, вы не хотите со мной разговаривать.
– Брось, ты опять придумываешь отговорки. Если бы не хотел, я бы не звонил.
Я
