Ирме, и уже глубокой ночью набрал ее и отключился после первого гудка. И только к обеду следующего дня она прислала Сергею короткое голосовое сообщение, где абсолютно ровно и бесцветно сообщила, что с ней все в порядке и что она сама позвонит ему, как только разберется в ситуации.
Он ждал, изводя себя невозможностью хоть что- то предпринять, и уже не пытался сделать перед матерью невозмутимый вид «ничего не знаю». Но мать словно бы ничего не замечала и лишь накануне его побега, о котором не подозревала, бросила ему короткое: «Перебесишься». Значит, знала о том, что он знает.
Сергей ждал… А потом, словно сорвавшись с цепи, стал с маниакальной настойчивостью набирать номер Ирмы. Она не отвечала. Он снова и снова звонил – до тех пор, пока в один из звонков равнодушный женский голос не сообщил ему, что «номера не существует».
Он бездумно купил билет на самолет в Испанию. Почему в Испанию? Да он и сам не знал. Просто ему жизненно важно было очутиться на солнце, уехать прочь из этого мокрого и мерзлого мрака. Вырваться. Исчезнуть. Чтобы мать не смогла его найти. Позорище…
А он в самом деле и был позорищем, просто понял это уже позже, когда, отогревшись на солнце, снова обрел умение думать. И это осознание стало гораздо хуже страшного морока, в котором он находился до своего побега…
Он путешествовал, фотографировал, зарабатывал довольно приличные деньги и тратил их безо всякого счета и сожаления. Постепенно мир стал приобретать очертания и краски. Одно время он даже стал вполне настоящим и почти год жил с девушкой в одной прелестной маленькой деревушке на Майорке. Но не срослось: Сергей ее не любил, а она не умела готовить. Случайно от дальних знакомых он узнал, что его родители продали квартиру и переехали в Берлин. Сергей был рад.
В какой-то момент он понял, что не хочет больше фотографировать. Фотографии стали казаться мертвыми отголосками мгновений, в которых он лишь наблюдатель, а не участник. И чтобы не погрязнуть в этом гнетущем состоянии, Сергей – неожиданно для себя – поступил на заочные курсы по психологии, постепенно втянулся, и первые клиенты пришли словно сами собой, безо всяких усилий.
Так же неожиданно он решил вернуться. И все эти решения приходили так просто и легко, что никаких доводов против он не нашел… А может, и не искал…
* * *
…Сергей давил на педаль газа и горячечными глазами смотрел на огни едущего впереди автомобиля как на единственный ориентир на пустынном ночном шоссе. А под колесами машины Сергея ледяная жижа разбрызгивалась и летела в разные стороны черным фейерверком, словно уродливое детище пиротехника-неудачника.
Сергей свернул на уже знакомую узкую дорогу, подъехал к красному шлагбауму и загудел. Шлагбаум бесшумно поднялся, Сергей въехал в Истомино и двинулся к дому Ирминой мамы, но не тем путем, что раньше, а в объезд, давая себе дополнительное время. Но все мысли, что бились в голове, он уже несколько дней подряд перебирал, как разорившийся богач перебирает жалкие остатки медяков. Во-первых, Ирмы может не оказаться в доме ее мамы. Во-вторых, Тамара Львовна его узнает, и придется объясняться, а как это сделать, Сергей не придумал. В-третьих, Ирма даже не захочет с ним говорить. И будет права… Ну, и еще там в-четвертых и в-пятых, но они не имели большого значения.
Он уже видел впереди забор того дома, оставалось всего ничего…
Склизкая тошнота подкатила к горлу, и стало невозможно сопротивляться. Сергей развернулся и, с трудом преодолевая муть, выехал из поселка, добрался до шоссе и остановился.
Вышел, прислонился к грязному боку машины, закурил и, выдыхая, запрокинул голову, и на лицо ему упали несколько крупных, невесомых снежинок. Они не таяли, они красовались и давали возможность себя рассмотреть, прежде чем станут водой. Прежде чем станут водой…
Сергей зло отщелкнул сигарету. Да гори оно все синем пламенем!
– Тоже мне, учить меня еще вздумали! – остервенело крикнул Сергей, обращаясь сам не зная к кому. Надоело!
И это «Надоело» Сергей повторял и повторял, как заклинание, пока не уперся в злосчастный шлагбаум, и со всей дури надавил на сигнал.
Взъерошенный охранник, по-прежнему щеголявший в тельняшке наизнанку, выскочил из будки, тыркнул кулаком в кнопку и, тараща глаза, плюнул вслед Сергею:
– Совсем охренел, идиота кусок!
Сергей притормозил, опустил стекло, впустив в салон морозный воздух и легкий хоровод снега, и весело крикнул:
– Да, мужик, наконец-то я реально охренел!
…Калитка почему-то оказалась не заперта. Надо будет сказать ей, чтобы закрывала. Сергей взлетел на крыльцо и отчаянно громко заколотил в дверь, словно у него оставалась всего пара минут жизни, и надо успеть… надо успеть.
И дверь распахнулась, и Ирма, нежная и домашняя, с убранными в небрежный хвост черничными волосами, укутанная в старомодную пуховую шаль, увидев его, сначала отпрянула и ахнула. А затем шагнула к нему, протянула руку и потрогала его щеку, как незрячий ощупывает, чтобы узнать.
– Сережа, – Ирма улыбнулась легко и радостно и отступила от двери, приглашая его в дом.
Сергей не знал, что сказать, и поэтому прохрипел то, что казалось единственно значимым, что надо было решить в первую очередь:
– Ирма… Я… Мне надо… Прости меня, я не имел права сбегать тогда и…
Но Ирма не дала ему договорить. Она засмеялась и поволокла его за руку в комнату – так, будто его приход не был неожиданностью.
А в комнате тысячами огней сияла ёлка, держащая на своей макушке небеса, и бравые офицеры вместе со смущенными красотками, бурыми медведями и серыми зайцами вели свой неспешный танец. И пахло хвоей и апельсинами, и от печки растекалось по всей комнате тепло…
Ирма скинула с плеч пуховый платок и как-то очень по-детски жалостливо сказала:
– Я скучала по тебе…
И, чтобы все стало просто и понятно, добавила:
– Мы с ним расстались… Тогда еще… И… Я не ждала тебя. Но я скучала.
Сергей притянул Ирму к себе, вдохнул ее запах и забормотал ей что-то очень значительное и ласковое. Он трогал ее пальцы, скользил рукой по ее шее, запутавшись в вороте ее свитера. Ирма не помогала ему, а запутывала еще сильнее, и он никак не мог наконец поцеловать ее, а когда наконец это случилось, все вокруг перестало существовать и иметь хоть какой-то смысл… …Накинув на себя то, что попалось под руку, все еще разгоряченные и разомлевшие, они выскочили на крыльцо, и дивно заснеженная улица ослепила их, а снегопад, долгожданный и еще
