Господь показывает Свое особое благоволение, когда хорошенько наказывает Своего раба в этом мире, дабы он не понес наказания в мире ином.
На рассвете Франциск вышел из церкви, зашел в лес и погрузился в молитву. Он искал Господа Иисуса Христа и обращался к нему из глубины сердца — то как к судье, то как к отцу, то как к другу. Спутники святого, проснувшись, услышали, как он плачет о страстях Христовых и горячо молится о грешниках. Все больше братья убеждались в том, что душа наставника живет намного ближе к невидимому Богу, чем к ним.
Тропинка, ведущая вверх, становилась все круче и извилистей, и святой Франциск падал от слабости. Они нашли для него осла, которого привел горец, с душою очерствевшей, как его скалы. По дороге, отчасти от тяжелого подъема, отчасти из-за жары, горца охватила безумная жажда, и он запричитал, что умрет, если не напьется. Святой Франциск, который не мог спокойно видеть даже страданий паука, слез с осла, встал на колени, простер руки к небу и не сдвинулся с места, пока не почувствовал снизошедшей благодати. Тогда он сказал горцу: «Беги вниз, к той скале, и там найдешь воду живую, которую Господь, по милосердию Своему, исторг из камня». Жаждующий горец побежал вниз и, окуная губы в ключевую воду, почувствовал, как иная волна омывает его душу. Это была благодать Божья и доброта святого Франциска, доброта, исторгающая слезы из каменных сердец.
Недалеко от вершины святой Франциск захотел немного отдохнуть под большим дубом. Он смотрел на ветви дерева, черные на фоне густой листвы, на прекрасный вид далеко внизу, с души его спадала тяжесть, и вот, множество самых различных птиц прилетело к нему. Они садились ему на голову, на руки, на плечи, на живот, на ноги, щебеча, пища, свистя и чирикая, словно решили устроить ему настоящий праздник. «Ты посмотри, ты посмотри только!» — повторяли братья, повторял проводник. Святой Франциск, весь светящийся радостью от такого проявления любви пернатых друзей, заметил: «Дорогие мои братья, думаю, что Господу нашему Иисусу Христу угодно, чтобы мы поселились на этой уединенной горе, потому что наши сестрицы птицы так радуются нашему приходу».
Впрочем, не только птицам захотелось поприветствовать святого. На следующий же день после того, как добрая весть о восхождении на Верну незабываемого отца Франциска с тремя товарищами достигла ушей графа Орландо, он со своими оруженосцами и крестьянами отправился из замка на гору с хорошим запасом провизии. Когда он достиг вершины, братья пребывали в молитве. Святой Франциск встал и пошел навстречу гостям с той сердечной и благородной радостью, которую близость Бога с каждым днем делала все привлекательнее, и поблагодарил графа за дарованную гору, столь подходящую для молитвы, за посещение и за еду. Граф Орландо достал бы звезду с неба, чтобы только его дорогому отцу Франциску было удобнее и уютнее, но святой ни в чем не нуждался, он попросил лишь построить для него келейку у прекрасного бука, стоящего невдалеке от хижины братьев. Келья была ему нужна для уединенной молитвы.
Люди графа незамедлительно возвели ее, а затем, поскольку гостям пора было собираться в обратный путь, святой Франциск обратился к ним с короткой проповедью и благословил их. Смеркалось, путь предстоял далекий, а мессер Орландо все никак не мог оторваться от любимого отца. Но в конце концов он понял, что пришло время уходить, и на прощание сказал: «Братья мои дорогие, я не хочу, чтобы на этой дикой горе земные заботы отвлекали вас от дел духовных, и поэтому прошу сейчас раз и навсегда, чтобы вы посылали ко мне, как только будете иметь нужду в чем-либо, а если вы поступите иначе, мне будет очень тяжело».
Граф и его спутники спускались с горы, обмениваясь впечатлениями о праведности братьев, а Франциск, тем временем, собрал троих любимых чад для беседы. Его тоже взволновали эти дары Провидения, и он предостерегал братьев от измены госпоже Бедности, ибо только в награду за их верность идеалу бедности мир представал щедрым. Напоследок он сказал: «Я вижу, что скоро умру, и хочу собраться с мыслями и оплакать перед Богом свои грехи. Брат Леоне, когда сочтет нужным, будет приносить мне немного хлеба и воды. Не пускайте ко мне ни одного мирянина, что бы его сюда ни привело. Отвечайте вы вместо меня».
Затем он благословил их и удалился в келью под буком.
НАЧИНАЕТСЯ ПОСТ СВ. МИХАИЛА АРХАНГЕЛА
По прошествии праздника Успения святой Франциск, словно предчувствуя такую степень близости к Богу, которая не терпит никакого отвлечения, стал искать еще более уединенного и укрытого места, чтобы провести там пост св. Михаила Архангела подобно тому, как птица, побуждаемая инстинктом, ищет для своего гнезда любви самые отвесные скаты крыш, самые укромные отверстия, самые густые и высокие ветви.
Он выбрал место на горе, глядящее на полдень, столь далекое от хижины братьев, что голос брата Леоне, даже если тот кричал громко, сюда не долетал. Добраться до того места можно было только перебросив мостик через устрашающе глубокую расщелину. В этом пустынном месте, где никто не мог его увидеть или услышать, Франциску, по его просьбе, выстроили келью.
Затем он попрощался с братьями: «Не приходите и не пускайте ко мне никого. Ты же, брат Леоне, будешь приходить один раз в день, не чаще, и приносить немного хлеба и воды; в другой раз приходи ночью, в час начала заутрени. Когда подойдешь к мостику, скажи: «Domine, labia mea aperies»[21], и если я отвечу тебе другими словами псалма, перебирайся через мостик, заходи в келью, и мы прочитаем вместе утренние молитвы. Если не услышишь в ответ ничего, тут же возвращайся назад». Он благословил их и остался один.
Но одиночество не было исполнено сладости. В начале присутствие Бога не ощущалось, а вот нечистый наведывался со своими страшными призраками и странными опасными выходками. Однажды, когда Франциск стоял на молитве рядом с ужасной пропастью, ему показалось, что кто-то подтолкнул его вниз. Скала была совершенно гладкая, и он не знал за что зацепиться, но, действуя наудачу и поручив себя Господу, он прижался руками, лицом и всем телом к камню, и камень расступился, словно был из воска, и принял его в себя, так, что Франциск оказался как бы в нише. Так он спасся.
Но иные горести не давали ему покоя. Долгими часами, за которые не раз сладость молитвы оборачивалась тоской, он думал не
