Зейра недавно пробудилась. Хотя было еще раннее утро, а заря только-только приветливо рдела над горизонтом океана, женщина вовсю готовила у плиты, вспотела и не сразу заметила гостью.
— А, это ты? Проходи, садись.
Лохматый рыжий кот закашлялся и спрыгнул со стула. Столичную диковинку, котенка, подарил Зейре ее муж, потом ушел в очередной рыбацкий заплыв да так и не вернулся.
В рыбаки шли сплошь бесстрашные мужчины. Занятие то было сродни хеллизии в Охоту, но с множеством отличий. А сравнивали их лишь потому, что опасноссть и смертельный исход и в походе за рыбой, и в охоте на карги стояли бок о бок и дышали в затылок отчаянным храбрецам.
Рыбачить в водах Ди-Дора — означало спорить с самой Аманзи, властительницей пучины, тяжелой по нраву и жесткой на расправу. Она не любила делиться с рыбаками своими богатствами, а всех обитателей океана именно таковым богиня и считала.
Рыбаков, не вернувшихся с ловли, считали не погибшими, а попавшими в гарем к Аманзи. Самая коварная и властолюбивая из кайхоку Шенкарока славилась своей любвеобильностью.
В тот день Зейра потеряла не только мужа, но и сына, который впервые вышел с отцом за уловом.
Вот только рыжий кот и остался.
— Сделаешь мне колетку? — Гаро немного стеснялась попросить матушку об этом, потому что обычно титульные наколки при переходе из учениц в мастерицы делали специально присланные от наместника художники.
— Конечно! — Зейра обрадовалась. — Доварю уху и приступим. Возьми пока иголки и краски. Ты знаешь где.
Гаро отодвинула штору, прикрывающую шкафчики у стены, и поймала себя на мысли, что не помнит, где лежит шкатулка с принадлежностями для нанесения колеток. Пыль толстым слоем покрывала кружки, вазы с высохшими цветами, стопки мужской одежды. Тут даже стояла ее любимая тарелка из пуру, самого распространенного из низших каргов, отливающая сквозь пыль фиолетовым оттенком.
Раньше, когда Гаро была маленькой и жила с матушкой, она часто убиралась по хозяйству, следила за чистотой и даже, когда проигрывала споры с сыном Зейры, то выполняла в наказание уборку с удовольствием. Но, конечно, тщательно это от него скрывала.
Гаро улыбнулась возникшему воспоминанию.
— Ты уйдешь? — с нескрываемой тоской сказала матушка, вроде бы вопросом, но слова не прозвучали вопросительно.
— Я должна. — Гаро изо всех сил старалась, чтобы голос не дрогнул.
— Конечно… — Зейра загремела кастрюлей, переставляя с огня на противень. — Да-да… Я бы ни за что не стала тебя задерживать.
— Прости меня…
— Да что ты! — Матушка охнула, прихлопнув по ногам, присела на стул и отвернулась, уставившись в приоткрытый входной занавес, через который был виден краешек шумевшего океана.
К ней на колени запрыгнул кот, протяжно мяукнув. Хозяйка по привычке принялась чесать ему шею, а рыжий комок шерсти вытягивал ее что есть мочи. Гаро ощутила прилив всепоглощающего желания оказаться, как в детстве, на коленях матушки Зейры. Вместо кота. Прямо вот сейчас подбежать и примоститься на сильных ногах, превратившись в маленькую девочку с копной огненных волос.
Гаро точно знала, что и матушка чувствует то же самое: она тоже больше всего на свете хочет гладить вместо кота голову своей любимицы, пусть даже бритую теперь наголо.
Но никто не шевельнулся.
Скрывать настроение учат любую ныряльщицу. Эмоции закалялись наряду с телом и волей. Но это совершенно не означало, что Гаро разучилась чувствовать, просто не знала, как переживания выразить словами. Ведь даже воде тяжело пробиться через огрубевшую под жгучими ветрами толщу скал.
Взгляд Гаро упал на шкатулку. Она достала ее и поставила на круглый стол в центре круглой же комнаты.
Зейра встрепенулась и принялась за дело.
Пока матушка наносила незамысловатый рисунок колеток на предплечье Гаро, та размышляла о том, нужно ли рассказать о встрече с пророчицей и о том, что она от нее узнала, о пийре, маме, пещере, усыпанной хлазолитом, и пленнице, желающей им всем смерти. Что делать с голубыми каргами? Когда-то она мечтала купить на них для себя и матушки Зейры новую жизнь. Быть может, в столице…
Но теперь… Мысль об иноземном вторжении не давала ей покоя. Она не могла понять, как относиться к этой информации: бояться и со всех сил бежать в глубь континента или же отправиться в Гавань, чтобы предупредить Владетеля об угрозе? Поверят ли ей? Скорее всего, нет.
— Тебе нужно переехать подальше от берега, — вдруг, неожиданно для самой себя, выпалила Гаро. — У меня есть запасы хлазы. Много. Я дам. Хватит, чтобы обустроиться и ни в чем не нуждаться.
— О чем ты, дорогая? — Матушка нахмурилась, но от дела не отвлеклась. — Зачем мне уезжать? Я не могу бросить гоэм… А про запасы я догадывалась. Будь осторожна. Мне ничего не надо.
Зейра сосредоточенно наносила колетки. Изображения, похожие на извивающиеся ленты с вкраплениями звезд и россыпью точек, накалывались на оба предплечья и иногда даже на затылок, с нахлестом на шею.
Гаро слышала, что почти в каждом отряде охотников был обученный ремеслу наблюдатель за падающими каргами, и что лучшие из них наносили татуировки в виде карт местности на все тело. Небогляды — так их называли — представлялись ныряльщице недоверчивыми служителями таинственной секты, а слухи о них ужасали жестокими самоистязаниями. Говорили, что небогляды могут определить, куда упал карг только во время ужасных болей, а потому они наносят себе глубокие раны, и нередко даже умирают от потери крови, так и не успев поведать о заветном месте.
Конечно, возможная встреча с небоглядом пугала Гаро, но еще больше она боялась за Матушку Зейру.
— Пожалуйста, подумай…
— Не начинай, — отрезала Зейра лан Аска. — И не забудь попрощаться, когда соберешься уходить.
Гаро тяжело задышала. Раздражение от глупого упрямства наставницы запалило немой протест.
Если будет нужно, она притащит Йосель за волосы и заставит заговорить. Если бы только это убедило матушку оставить побережье. В чем Гаро совершенно не была уверена.
Она еле досидела до конца процедуры и, не сказав ни слова, выскочила наружу.
Нари поблескивал за пеленой туч. Жары от него не будет и в полдень: близится сезон дождей — прохладный и пасмурный, — когда воды океана остывают. В этот раз он совпал с Тишиной. Гаро, как и любая ныряльщица, радовалась бы такому обстоятельству, если бы голова не раскалывалась от забот, связанных с необходимостью побега.
Она примчалась на пустынный берег и, встав — как была босиком — на увязший по самую верхушку крупный голыш, устремила взор на острова, чья чернеющая кромка порой исчезала за очередной волной. Пена всклочивалась у ног и, подхватываемая ветром, размусоливалась по галечному пляжу.
Дружок попросил забрать его к вечеру. Воды и еды он прихватил. Но шум прибоя породил у Гаро тревожное предчувствие, которое раздувалась и точило голодной псиной побелевшую кость умиротворения.
