— И мозго… веды, — говорит Вилли, глядя на меня сквозь дно пустого стакана, словно сквозь лупу ювелира (может, он ищет на мне микрофон?), — я тебе без балды говорю, мозговеды отстали. Морин спросила меня: «Вы пополнели в последнее время?» — и я согласился: «Да, и еще как!» Затем она задала вопрос: «У вас поредели волосы, не так ли?» — на что я ответил: «Да, есть немного!» А она взяла блокнот и ручку, как доктор, выписывающий рецепт, и вручила мне листок с телефонами и адресами клиник для желающих похудеть и специалиста по выпадению волос. Представляешь?!
Вилли думает, что в его квартире понатыкали «жучков» и заплатили Лори, чтобы она уехала из города, но я не могу себе это представить.
* * *
Как-то вечером, в пятницу, я получаю сообщение по электронной почте от Вилли. Но его нет в кабинете напротив меня, а в сообщении стоит обратный адрес «ЛАФФЕРТИЛ». Он прислал его со старого рабочего места Лори, из «Черной дыры».
«Я ЕГО УБЬЮ», — говорится в нем (и нет необходимости спрашивать, кого «его»). Но там не просто говорится это: в письме около десяти страниц с обычным интервалом, заполненных «Я ЕГО УБЬЮ» сверху донизу. Сперва я подумал, что он напечатал одну строчку, скопировал ее, а потом продолжал ее вставлять до бесконечности, потому что все, что я увидел, пролистывая страницу за страницей, — это тысячи и тысячи «Я ЕГО УБЬЮ». Но затем я замечаю здесь и там небольшие различия: орфографические ошибки, лишние пробелы — и понимаю, что он все это напечатал сам, до последней точки.
Я отсылаю ему письмо, в котором лишь одно слово «Почему?», но ответа не приходит. В открытую дверь напротив я вижу кабинет Марка Ларкина, сидящего за своим столом… В любую секунду Вилли может пробежать мимо, ворваться в кабинет и продырявить ему голову. Но этого не происходит.
Несколько недель назад я начал сохранять некоторые из сообщений Вилли, вроде этого, и сейчас отправлю «Я ЕГО УБЬЮ» в ту же папку. Если кто-нибудь когда-нибудь вышибет Марку Ларкину мозги, я не хочу оказаться крайним.
— Ты помнишь тот день, когда Марк Ларкин впервые появился на работе? — спрашивает меня Бетси Батлер.
Мы сидим в греческой кофейне напротив «Крукшэнкс» и впервые обедаем вместе. Каждый раз, когда она меня спрашивает, не помню ли я чего-нибудь, это уже примета такая — я знаю, что меня ждут неприятности.
— Конечно, помню. Такие вещи не забываются.
— Я, кажется, подошла к твоему столу и посоветовала тебе поладить с ним.
— Это было нелегко.
Она рассказывает мне (к счастью, всего лишь минуты три) о своих первых десяти годах в «Версале»: о столкновениях, гадком к себе отношении и о вражде, с которыми ей пришлось примириться. Теперь она считает тех людей лучшими друзьями.
— Ты когда-нибудь думал о том, чтобы уйти из «Ит»? — спрашивает она.
О нет. Неужели это первый стук в дверь перед тем, как ее вышибут?
— Честно? Никогда не думал.
— Ты неплохой работник, и мы ценим тебя.
— Марк Ларкин рекомендовал когда-либо мою статью о Лерое Уайте?
— О да! И даже очень настойчиво.
— Что ж, это хорошо.
— Видишь, Захарий, ты зря считаешь его врагом.
Я только что удобно устроился — клавиатура лежит у меня на коленях, а ноги на столе — и работаю над статьей об Энтони Бьючампе. Вилли взял больничный.
Бледная Джеки Вутен проходит мимо и подозрительно тихим голосом сообщает:
— Собрание в конференц-зале. Прямо сейчас.
По коридору уже раздаются топот шагов и цоканье каблучков. Я осторожно кладу клавиатуру на стол. Голос Джеки выдает, что случилось что-то очень серьезное, из ряда вон выходящее.
Марк Ларкин выходит из своего кабинета. Он протирает очки носовым платком… его глаза выглядят подозрительно влажными.
— Ты не мог бы впредь не класть ноги на стол? — говорит он.
— Регины нет даже в Нью-Йорке.
— Зато я здесь.
Минутой позже все, включая сотрудников из отделов маркетинга и рекламы, набиваются в большой бежевый конференц-зал. Присутствует даже Тэд Таррант, издатель «Ит».
Вилма Уотс (одетая в ярко-фиолетовое платье и с фиолетовыми ресницами), как гонец, приносящий дурные вести, сообщает:
— Вчера умерла Шейла Стэкхаус.
Раздаются несколько сдавленных вскриков и один-два вздоха. Я оглядываюсь по сторонам: кто-то немедленно утыкается взглядом в пол, кто-то возводит глаза к небу, кто-то горестно покачивает головой, но кое-кто делает то же, что и я: осматривает окружающих.
— Она скончалась у себя дома, в окружении членов своей семьи, — продолжает Вилма. — Я сегодня разговаривала с ее мужем, и он сообщил, что она умерла легко.
Марсель Перро крестится. Растерянная Лиз жмется к Оливеру.
— Мы собираемся пустить конверт по этажу, а Байрон займется открыткой для семьи, в которой, я надеюсь, вы все распишитесь.
Нам сообщают, что денежные пожертвования пойдут на нужды благотворительного фонда: помня розы от Регины и холодную прощальную записку, написанную Вилмой, семья Шейлы, возможно, больше никогда в жизни не сможет спокойно посмотреть ни на один букет.
Марк Ларкин снимает очки, без которых он выглядит лет на десять старше. Он не плачет, но глаза у него влажные, и он снова протирает линзы.
«Вот повезло ублюдку, — думаю я. — Теперь он…»
— Марк Ларкин, — объявляет Вилма, — назначается на должность старшего редактора на постоянной основе. Регина звонила и сказала, что появится на работе в следующий вторник.
Затем мы все расходимся по своим рабочим местам.
После этого собрания мне необходимо переговорить с Джеки — она объявила о своей помолвке с доктором на прошлой неделе (у нее кольцо размером с обруч с бриллиантом) — о направленности моей статьи о Бьючампе. Мне сказали, что тема очень щекотливая, потому что Энтони Бьючамп обдирал как липку художников в семидесятых-восьмидесятых, а потом перепродавал их картины важными «шишкам» в «Версале», вроде Гастона Моро, Родди Гриссома-старшего, Корки Харрисона и Регины Тернбул. Я говорю Жаклин, что решил, вместо прямого упоминания этого факта, намекнуть на него, а затем быстро и ловко уйти в сторону от этой темы.
— Это ужасная весть о Шейле, правда? — говорит она.
— Да. Она была хорошим боссом.
— И это, наверное, большой удар для Марка Ларкина.
Не вижу логики: если назначение его старшим редактором на постоянной основе, а не на время пока-Шейла-победит-рак — это удар, то я бы от такого удара тоже не отказался.
— И насколько для него этот удар велик?
— Я думаю, что ты не знаешь. Не рассказывай этого никому, Захарий: Марк Ларкин лоббировал назначение Бетси и Реганы на должности Корреспондент, Специальный: С широкими полномочиями.
