Черчилль спрашивает, чего требуют крестьяне — землю колхозов или помещиков.
Тов. Сталин отвечает, что там колхозов нет. В Польше происходит то, что было во Франции. Крестьяне хотят взять землю в свои руки.
Черчилль говорит, что это конечно трудный вопрос, но для целей войны нужно сделать все для того, чтобы обрабатывать землю, чтобы получить побольше продовольствия.
Тов. Сталин говорит, что чем больше будет продовольствия, тем лучше. Но помещики, находящиеся в Лондоне, угрожают террором тем людям, которые проводят земельную реформу.
Черчилль замечает, что если крестьяне получат землю, то трудно будет помещикам отнять ее у крестьян.
Моравский заявляет, что первое расхождение Польского Комитета с польским правительством в Лондоне состоит в том, что Комитет хочет объединения, а Миколайчик не хочет. Комитет указал принципы, на которых он хотел бы объединения с Миколайчиком, а Миколайчик не указал таких принципов. Комитет хочет дружбы с Советским Союзом, а солдаты Армии Крайовой стреляют в солдат Красной Армии и Польской Армии. Комитет проводит мобилизацию, а Миколайчик отдает приказы бойкотировать мобилизацию.
Черчилль заявляет, что недавно Моравский высказался в нехорошем тоне о поляках, которые сражаются с немцами и умирают.
Моравский заявляет, что Комитет хочет создать армию, а Миколайчик ведет борьбу против мер Комитета в этом направлении, Комитет хочет восстановить заводы, а Миколайчик против. Комитет хочет восстановить школы, а Миколайчик против.
Черчилль заявляет, что плохо получается так, что у Комитета все хорошо, а у Миколайчика все плохо. Каждая сторона выставляет претензию против другой. Он, Черчилль, здесь присутствует не для того, чтобы выслушивать жалобы той и другой стороны, а для того, чтобы услышать слова примирения.
Моравский заявляет, что он хотел бы сказать, в чем расхождение между Польским Комитетом и польским правительством. По мнению Миколайчика, генерал Бур и другие — герои, а по мнению ПКНО — нет.
Черчилль заявляет, что Бур завоевал восхищение миллионов людей, конечно, не своим благоразумием, но своей храбростью.
Тов. Сталин говорит, что он не согласен с Черчиллем.
Черчилль говорит, что, может быть, Маршал Сталин больше знает, чем он, Черчилль, но он, Черчилль, думает, что назначение генерала Бура главнокомандующим не было неблагоразумным.
Моравский заявляет, что Польский Комитет с восхищением относится к героическим борцам, но иначе смотрит на Бура и других. Он, Моравский, хотел бы добавить, что вопреки утверждению Миколайчика, члены его партии не только его, Миколайчика, не поддерживают, но они и против него. Это было установлено на съездах партии, в которую входит Миколайчик. Миколайчик заявляет, что он против санации, а на самом деле — за нее. Что касается земельной реформы, то она должна быть осуществлена, ибо в противном случае крестьяне самовольно заберут землю.
Тов. Сталин спрашивает, считают ли поляки возможным добиться объединения.
Берут отвечает, что они согласны, но на тех условиях, о которых он, Берут, говорил, а именно: признание конституции 1921 года и немедленное проведение реформ.
Тов. Сталин спрашивает, считают ли представители Польского Комитета возможной вторую встречу с Миколайчиком.
Берут отвечает, что Комитет все время призывал лондонских поляков к объединению, но не встречал поддержки с их стороны.
Тов. Сталин спрашивает, готовы ли будут представители Полького Комитета встретиться с представителями польского правительства в Лондоне. На этой встрече Молотов и Иден были бы председателями и руководили бы совещанием в присутствии Гарримана с тем, чтобы не было гражданской войны.
Берут отвечает, что он согласен.
* * *
Встречи с «лондонскими» и «люблинскими» поляками 13 октября не принесли конкретных результатов, но прояснили позиции сторон, показали, в каком направлении следует проводить консультации для достижения компромисса. Естественно, что следующей была встреча Сталина с Черчиллем (уже без участия польских представителей), на которой они обсуждали создавшееся положение.
Запись беседы тов. И. В. Сталина с Черчиллем
14 октября 1944 года в 16 часов 30 минут.
Черчилль заявляет, что он упорно работал с поляками все утро, но не добился больших результатов. Трудность состоит в том, что поляки хотят оставить за собой формальное право защищать свое дело на мирной конференции. Он, Черчилль, изложил на бумаге то, что он зачитывал полякам. Поляки были весьма недовольны, но, как он, Черчилль, думает, они не особенно далеки от того, чтобы принять это. Черчилль показывает И. В. Сталину свое предложение в переводе на русский язык. При этом Черчилль заявляет, что если можно было бы что-либо включить в текст, что дало бы полякам право защищать свое дело на мирной конференции, то поляки немедленно согласились бы с текстом. Он, Черчилль, хотел бы знать впечатление Маршала Сталина об этом документе.
Тов. Сталин отвечает, что если бы в документе было сказано, что линия Керзона принимается в качестве основы советско-польской границы, то тогда документ был бы приемлем.
Черчилль заявляет, что поляки были бы готовы принять документ, если бы в этом документе было оговорено, что они согласны с линией Керзона как границей, но протестуют против нее.
Тов. Сталин говорит, что это не годится.
Черчилль заявляет, что он не может гарантировать, что Соединенные Штаты Америки не поднимут польского вопроса на мирной конференции. Если соглашение не состоится и если сведения об этом проникнут в прессу, то поляки могут поднять большой шум и это принесет большой вред Президенту на выборах. Поэтому он, Черчилль, думает, что лучше было бы держать все это дело в строгом секрете, включая и тот документ, который он показал сейчас Маршалу Сталину, в течение трех недель, пока не состоятся выборы в США.
Тов. Сталин спрашивает, предлагает ли Черчилль отложить польский вопрос и думает ли он, что Миколайчику следует вернуться в Лондон, а Моравскому и другим в Люблин.
Черчилль отвечает, что он думает, что следовало бы отложить польский вопрос, если не удастся его решить в Москве, на три недели.
Черчилль заявляет, извиняясь за откровенность, что если не удастся разрешить польский вопрос, то будет невозможно убедить общественное мнение в том, что люблинский комитет не является выражением русской воли и необходимым мероприятием в тылу Красной Армии. Та пропаганда, которую ведет люблинский комитет, является весьма эффективным орудием для польского правительства в Лондоне в его кампании против люблинского комитета. Например, Моравский ругал участников варшавского восстания. Он, Черчилль, должен сказать, что такие выступления Моравского принесли больше вреда, чем пользы.
