Каким видели поведение на конференции главных действующих лиц другие ее участники? Член советской делегации посол СССР в США A. A. Громыко, а затем долгие годы министр иностранных дел, вспоминал: «Все участники находились в состоянии предельной сосредоточенности, а вначале она проявлялась еще и в том, что никто не улыбался. Только обостренным восприятием тех исторических дней объясняется то, что до сих пор перед моими глазами стоят многие картины заседаний… Когда говорил американский президент, все присутствовавшие выслушивали его очень внимательно. Они наблюдали за ходом и поворотами его мысли, за меткими суждениями, шутками. Все сознавали, что он высказывал мысли, которые имеют огромное значение в предстоящем строительстве здания мира.
Выступал или делал замечание премьер-министр Англии. Он умело и даже ловко формулировал свои мысли, умел блеснуть и шуткой. Чувствовалось, что он на «ты» не только с политикой, но и с историей, особенно новейшей…
Тем не менее как-то само собой получилось, что все присутствующие — и главные и неглавные участники — фиксировали взгляды на Сталине… Он говорил так, как будто кроме него присутствовали еще только двое. Ни малейшей скованности, никакого желания произвести эффект, ни единой шероховатости в изложении мысли у него не было.
Каждое слово у него звучало так, как будто было специально заготовлено для того, чтобы сказать его в этой аудитории и в этот момент».
Академик В. Г. Трухановский (во время конференции — помощник генерального секретаря советской делегации) в своей книге о Черчилле писал: «Запомнилось, что члены «Большой тройки» по-разному вели себя за столом переговоров. Трумэн был в хорошем настроении, озирался по сторонам, рассматривал окружающих и, казалось, не особо вникал в суть споров. Зато его помощники были начеку и усердно отстаивали интересы США. В это время позиция американцев ужесточилась, они чувствовали прочность своего положения и старались максимально ее использовать.
Черчилль был раздражен, заметно нервничал. Очень многословный, он говорил, упершись тяжелым взглядом в стол перед собой. Причина его состояния была ясна: создатель антигитлеровской коалиции, ее лидер, Черчилль с 1943 г. утратил свою ведущую роль в «Большой тройке». Соотношение сил изменилось. Теперь лидировали США, второе место занял Советский Союз. Вопреки прогнозам союзников он пришел к финишу не обескровленным, а напротив, набравшим небывалую военную мощь… Угроза применения силы с советской стороны ни разу не прозвучала на конференции, но в поведении Сталина чувствовалось, что он рассматривает военную мощь СССР как важный козырь в переговорах. В качестве второго козыря он использовал обещание вступить в войну с Японией (на чем настаивали американцы, стремясь спасти жизни своих солдат). Сталин держался спокойно, уверенно и внимательно слушал все выступления, пристально глядя на оратора. Когда оппоненты возражали ему (чаще всего это был Черчилль, темпераментно провозглашавший: «Нет, мы никак не можем принять это русское предложение!»), Сталин индифферентно замечал: «Ну что ж, нам не к спеху, подождем, когда Вы будете готовы».
Среди опубликованных в Англии новых документов содержатся фрагменты разговора Сталина с Черчиллем после заседания конференции 17 июля. Сталин сообщил Черчиллю, что он отклонил просьбу Японии о посредничестве в переговорах между США и Японией. 18 июля Черчилль сказал Сталину, что 25 июля он на один день уедет в Англию в связи с выборами. Сталин выразил уверенность в том, что консервативная партия получит большинство в 80 депутатских мест». Но, как известно, на выборах победили лейбористы, и Черчилль в Потсдам уже не вернулся.
Личные отношения между Сталиным и Черчиллем складывались, как показывают материалы книги, весьма сложно, противоречиво, едва ли не ежедневно наталкиваясь на препятствия, столкновение характеров, человеческих страстей и темпераментов. Значение в этих условиях взаимопонимания трудно переоценить, и достигалось оно только при личных контактах. Сталин дважды принимал Черчилля в Москве и умело использовал это преимущество. В 1942 г., когда Черчилль, неудовлетворенный дискуссией, объявил об отъезде в Англию, Сталин пригласил британского премьера на свою квартиру. Кратковременная встреча с дочерью Сталина, ужин и ночная беседа изменили не только настроение Черчилля, но и весь итог встречи. По возвращении в Лондон Черчилль произнес в палате общин яркую речь о своем визите в Москву, значении англо-советского боевого союза и оценил Сталина в самых высоких выражениях. Черчиллю импонировали цепкая память Сталина, его исторические и военные знания, четкое и ясное выражение мыслей. И Сталин, и Черчилль провели немало застольных дискуссий, умели выпить, хотя и в разной степени, не теряя над собой контроля. «Женскую проблему» они никогда не обсуждали. И дело не только в возрасте. Черчилль, многодетный отец, прожил с любимой женой всю жизнь, а старших сына и дочь нередко брал с собой в зарубежные поездки. У Сталина первая жена умерла, их единственный сын погиб в гитлеровском концлагере; вторая жена, мать их дочери и сына, которую он по крайней мере в ранние годы совместной жизни искренне любил, застрелилась. Сталин ко времени первой встречи с Черчиллем уже многие годы был вдовцом.
Чувствительность Черчилля к поведению собеседника была исключительно велика, и он чаще всего не скрывал своего одобрения или негодования. Особенно нетерпимо он относился к видимым (и кажущимся) замечаниям, задевавшим его личное достоинство и «честь и Британской империи». Так, Сталин в одном из писем выразился об отправке союзных конвоев в СССР, как об «обязательстве». Британского премьера это привело в ярость, сдержав которую, он написал Сталину, что «это не обязательство и не соглашение, а скорее заявление о нашем торжественном и серьезном решении». Сталин продолжал настаивать, что это «обязательство», в результате возник конфликт, для которого, думается, не было оснований.
Черчилль неоднократно в личных беседах заявлял, что «Сталин его никогда не обманывал», стремился к встречам со Сталиным и после своей речи в Фултоне (1946 г.).
Переломной, видимо, была весна 1945 г. В Лондоне «советская угроза заменила нацистского врага». В Москве стало известно о британских планах войны против СССР.
7 ноября 1945 г. Черчилль посвятил часть своего выступления в палате общин выражению благодарности советскому народу и заявил в адрес Сталина: «Я лично не могу чувствовать ничего иного, помимо величайшего восхищения по отношению к этому подлинно великому человеку, отцу своей страны, правящему судьбой своей страны во времена мира и победоносному ее защитнику во время войны». 9 ноября это опубликовала газета «Правда». Реакция Сталина была категоричной. В очередном «Письме с юга» (Сталин находился в отпуске на Кавказе) он выговаривал «четверке» (В. М. Молотову, Г. М. Маленкову, Л. П. Берии и А. И. Микояну): «Считаю ошибкой опубликование речи Черчилля о восхвалении России и Сталина. Все это нужно Черчиллю, чтобы успокоить свою нечистую совесть и замаскировать свое враждебное отношение к СССР».
Начиналась «холодная война»…
