Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 66
О чем тогда думал Горбачев, что чувствовал он? Может, успел вспомнить свои неуклюжие дипломатические шаги по утихомириванию Ельцина, может, снова посожалел, почему не сослал его в свое время в Зимбабве, может, усомнился, что не дал согласия делегации ГКЧП действовать, хотя сам же еще весной готовил сценарий ввода чрезвычайного положения в стране… Может, просто чувствовал себя загнанным в клетку пленником, и это было пострашнее, чем комфортно отсиживаться в Форосе и ждать, кто верх возьмет. А потом при любом исходе вернуться в Москву победителем?
Победителем не вышло. Вся его нерешительность, двуличие обернулись предательством своих недавних соратников.
Будь он Ельциным, а не Горбачевым, окажись Ельцин в положении Горбачева в форосском «заточении», вот тогда бы страна почувствовала, как он сходит с трапа самолета настоящим победителем и готов немедленно и круто взять в свои руки все вожжи по управлению государством. Но у Горбачева никогда не было мощи характера и воли Ельцина. А слабые вожди чаще предают, лишь бы свою персону обезопасить.
КПСС распустили, прежних руководителей всех уровней основательно прочистили, что потом обернется потерей десятков тысяч квалифицированных кадров. И это кара только за то, что они работали в советское время. На их место кинутся дельцы, не умевшие управлять, но быстро научившиеся воровать.
Вообще стало страшно, что развернется «охота на ведьм». Надо отдать должное Ельцину — этого он не допустил.
Но зато он всласть покуражится в тот день, когда соберется в Кремле разгневанный депутатский корпус СССР на свой чрезвычайный съезд. Негодующие депутаты затребуют отчета президента Горбачева, а им не только не дадут возможности проводить заседание, но в издевательской форме отключат в зале свет. Некоторые депутаты попробуют продолжать выступления с трибуны, включая фонарики и зажигалки, но потом, громко матерясь и проклиная Горбачева, выйдут в кремлевские дворы, продолжая дискуссии там.
Я был среди них, я даже встретился и по-дружески обсудил эту абсурдную ситуацию с народным депутатом Егором Яковлевым, которого срочно назначат на мое место руководить телевидением и радио.
Он, правда, долго не продержится в этом кресле и его сменит (страшно сказать!) сам великий идеолог, бывший член Политбюро Александр Яковлев. Но если берешься не за свое дело, ничего путного не получится. Заменить Кравченко на телевидении не удастся ни одному, ни другому Яковлеву. Последнего будут просто освистывать на трибуне, и он, разобидевшись на всех, громко хлопнет дверью. А на прощание сократит всех работников телевидения, кроме службы информации. Тысячи профессионалов будут выброшены на улицу и попытаются потом создать свои независимые небольшие телекомпании.
Меня же волновала тогда собственная судьба. И хотя я успею устроиться работать в редакцию «Юридической газеты» и даже близко познакомлюсь там с Владимиром Жириновским, создавшим свою партию ЛДПР, меня уже скоро позовут в Генеральную прокуратуру России.
Начнутся томительные допросы перед двумя телекамерами по делу о ГКЧП. Я ведь тогда даже святым духом не ведал, что Борис Ельцин не простит мне моей независимости в годы противостояния с Горбачевым.
Наступит время, когда Михаил Полторанин по-дружески подарит мне оригинал указа Ельцина (в книге он воспроизведен) «О средствах массовой информации в РСФСР», где в пункте 3 будет указано о моем освобождении от должности, а Прокуратуре РСФСР — дать правовую оценку моим действиям. Михаил признался, что указ Борис Николаевич подписывал в нетрезвом виде, но какое это имело значение! Важно другое — меня начали вызывать на многочисленные допросы. Они проходили по нелепейшей случайности в здании бывшего Отдела пропаганды ЦК КПСС. Допросы выглядели вначале как свидетельские, но потом я узнал, что уже по моему делу со свидетельскими показаниями прошли многие десятки работников телевидения и радио.
Сначала следовали телезаписи допросов, потом через несколько дней снова вызывали, чтобы я полностью отсмотрел пленку допроса и подписался, что не имею технических претензий. Потом мне давали сокращенный вариант «бумажного» протокола допроса. Всякий раз я убеждался, что там столько вольностей и интерпретаций допущено, — ни в какие ворота! Я терпеливо брал чистые листы бумаги и заново переписывал собственные свидетельские показания. Они, естественно, отличались от телевизионных — извращенных показаний.
Несколько месяцев шла такая игра со мной. Я устоял. Поддерживало то, что мне помогали мои товарищи своими рассказами о следственных допросах, где они уже побывали по делу о причастности телевидения и радио к ГКЧП и конкретно — причастности Кравченко.
Неожиданно приятно было обнаружить, что следственную группу возглавляет Борис Тарасов, следователь по особо важным поручениям. Мы с ним были хорошо знакомы раньше, когда он выступил у нас в качестве автора одного из документальных фильмов по громкому уголовному делу. Фильм я тогда отсматривал, делал замечания, и он успешно прошел по телевидению.
Борис Тарасов относился ко мне без внешних подозрений, но допросы были непростыми. Больше всего следователей интересовали сведения об основных деятелях ГКЧП. Естественно, я прекрасно знал каждого и характеризовал вполне объективно! Спрашивали, например, о Геннадии Янаеве: «Верно ли, что любит спиртное?». Я не врал, отвечал, что верно, но отношения у нас с ним были хорошие. Очень высоко отозвался о Пуго, который, на мой взгляд, был честнейшим человеком и настоящим убежденным коммунистом.
Все эти месяцы я почти не спал — столько роилось всяких мыслей. А главная была: «Как же мы потеряли великую страну?».
Один эпизод из допросов врезался в память на всю жизнь. Я приболел, с высокой температурой побывал в поликлинике. Надавали мне рецептов, но в аптеку не успел. Поскольку срочно позвали в прокуратуру. Борис Тарасов объяснил, что это, скорее всего, наша последняя встреча, переносить ее нельзя и я сам пойму почему. Больше часа я маялся в Прокуратуре, а потом мы отправились в Лефортово на очную ставку с бывшим заместителем Генерального секретаря ЦК КПСС Олегом Шениным.
С депутатским удостоверением я поднялся с Тарасовым на 4-й этаж знаменитого следственного изолятора.
…Открыли дверь в одну из комнат, и я сразу увидел справа за столом Олега Шенина с его адвокатом. Они сидели, а больше в камере не было ни одного стула.
Я протянул руку Шенину, чтобы поздороваться. Но он отвернулся от меня и уставился в «Комсомольскую правду», которая лежала перед ним на столе.
Для меня все было неожиданно, особенно многочисленные вопросы адвоката Шенина о том, как и при каких обстоятельствах я получил рано утром 19 августа 1991 года от Шенина документы, которые были подписаны членами ГКЧП. Я рассказал, как меня ночью привезли в ЦК, где я встретился с Шениным в его кабинете. Мы сидели друг против друга за широким столом, и Шенин отдал мне на ознакомление документы, которые я срочно должен был доставить в Останкино для информационных выпусков на телевидении и радио.
Адвокат как будто дурачился. Он снова и снова спрашивал меня, уверен ли я, что Шенин точно знал, какие документы мне передает, мог ли он видеть через стол содержание текстов, когда я открыл папку с ними. Я возмутился: «Что за вопросы мне задаются? Естественно, Шенин все знал и даже дал инструкцию, как их передавать в эфир».
Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 66
