Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 76
— Майор обещал покопать с убийством Визарда. Хотя сейчас уже все равно. Какая логика? Ты чего, Христофорыч? В случайностях логики нет. Я готов поверить в проклятие рода Мережко, честное слово.
Добродеев не успел ответить, так как появился Митрич с тележкой — фирмовые с колбасой и маринованным огурчиком и пузатая бутылка «Хеннесси».
— Откуда взялся обычай тризны? — сказал Монах, рассматривая подносы.
— Язычество, Христофорыч. Махровое язычество. Песни, пляски, жертвоприношения. Весело заедали и запивали горе.
— Отгоняли злых духов, не хотели выказать слабость и боль. Ключевое слово «веселье». Злые духи не любят веселых, они их боятся.
Монах кивнул. Вздохнул тяжело и сказал:
— Садись, Митрич, помянем наших циркачек. За их бессмертные души!
Они выпили. Закусили. Митрич разлил по новой. Монах почесал в затылке и сказал:
— Почему-то у меня нутряное чувство, что это не конец. Я боюсь даже думать в эту сторону, чтобы не накликать, а оно скребется и пробивает.
— Если бы я знал! — воскликнул Монах. — Гложет меня что-то, снедает… а что — бог весть! Предчувствие, тоска, странные завихрения…
— Завихрения? — недоуменно повторил Митрич.
— Завихрения в мозгах! — Монах постукал себя пальцем по лбу. — Ладно, господа, поживем — увидим. За них! — Он поднял рюмку…
Глава 38. Возвращение
…Наступила зима. Ника живет у Любы. Все вокруг занесло снегом — и Детинец, и луга. Пчелы спят. Деревья… Не спит Зорянка — булькает, журчит, перекатывается по камням-голышам, от светлой прозрачной воды поднимается пар. У берега застыл хрупкий невесомый лед. Ника и Люба приходят сюда почти каждый день, протоптали тропинку. И Капитан тут же. Стоит, смотрит в воду. Заметив рыбу, говорит: «Гуфф!» — взмахивает хвостом и бежит по берегу следом до непроходимых зарослей. Возвращается, стряхивает с себя снег, замирает и ждет следующую.
Шелестит бурая сухая мертвая трава — пики колокольчиков, крапива, высокие стебли иван-чая. Нике трудно ходить, Люба поддерживает ее. Лицо у Любы покрылось темными пятнышками, уже наметился живот. Ника наконец заметила — положила руку и спросила:
— Это… Тим? — Люба только кивнула, вспыхнув. — Девочка? — Люба снова кивнула.
Их часто навещает Наталья Антоновна.
…Прошло Рождество. У них была елка. Игрушки у Любы старинные, тусклые. Повесили зимние яблоки — желтые, приплюснутые, как мандарины, — и пряники-медовики. Люба сварила кутью. Ника никогда не пробовала кутьи.
— Из чего она? Что это? — спрашивала она.
— Пшеница, — отвечала Люба, — мак и мед.
Желая порадовать Нику, она сделала коржи с маком. По бабкиному рецепту, ныне практически забытому. Если кто-то думает, что коржи с маком — это коржи, посыпанные сверху маком, то этот кто-то сильно ошибается. Коржи пекутся на воде, без сахара и соли, и получаются пресные и жесткие. А мак растирается с медом и водой в большой макитре макогоном — здоровенным пестиком, для того и предназначенным. А потом коржи рвутся на мелкие кусочки и бросаются в… даже не знаю, как это назвать! Сироп не сироп, соус… тоже как-то не в масть. Одним словом, коржи бросаются в макитру с растертым маком и некоторое время мокнут там — набираются. А потом их едят ложками прямо из макитры, как суп, — всей семьей. Это и есть коржи с маком.
* * *
В январе Ника родила мальчика. Тимофея. Роды принимали Наталья Антоновна и баба Валя, местная повитуха. Мальчик получился здоровенький, горластый. Баба Валя держала его, голенького, на вытянутых руках и что-то шептала. Тимофей не плакал, крутил головой, и взгляд у него был вполне осмысленный. А Наталья Антоновна вдруг заплакала — шутка ли! Младенец у них в Ломенке! Знак? Не иначе…
…А там и весна не задержалась.
…Ника доила Любку. Капитан сидел рядом, ждал завтрака. Вдруг он вскочил, уставился на дверь. Потом ткнулся холодным носом Нике в шею.
— Брысь! — сказала Ника. — Нежности!
— Гуфф! — сказал Капитан басом и сорвался с места.
Ника обернулась. Незнакомый человек стоял на пороге. Высокий, тощий, с бородой.
— Тим? — неуверенно произнесла Ника, поднимаясь, вытирая руки о передник, вглядываясь в пришельца. — Тим! Тимочка!
На крики прибежала испуганная Люба.
— Что? Ника, что?
Нику трясло. Она рыдала взахлеб.
— Тим! Тим вернулся!
— Где, Никочка? Где он? — Люба всматривалась в темные пустые углы. — Капитан?
— Гуфф! — откликнулся Капитан. Он стоял на пороге — черный влажный нос шевелился, уши торчком, морда озадаченная.
— Никочка, успокойся, тебе показалось! — Люба, громадная, тяжелая, гладила Нику по голове.
— Я видела! Видела! — кричала Ника. — Он стоял там! — Она тыкала рукой в порог. — Черный, с бородой! Смотрел на меня! И Капитан видел, он залаял!
— Здесь нет никого, успокойся, милая, успокойся. Пойдем! — Она увела Нику в дом. Капитан сунулся было за ними, но Люба приказала: — Стеречь, Капитан! — и он остался на крыльце.
Ника лежала с закрытыми глазами. Люба молча сидела рядом. Вдруг Ника спросила:
— Что такое «детинец»? Это ребенок?
— Ребенок? Нет! Это двор, старое название. Подворье. Княжий двор назывался детинец — большой, вроде города. Нам в школе рассказывали.
— Закрытый?
— Закрытый? — переспросила Люба.
— Ну, такой, отгороженный!
— Отгороженный? — Люба все еще не понимала.
— Закрытый! — нетерпеливо закричала Ника. — Закрытый от всех! От мира!
— Не знаю… Может, и отгороженный. В древности все отгораживались, боронились… Времена были смутные.
— Боронились… А сейчас не боронятся?
— Что ж сейчас? Сейчас все тихо…
— Сейчас тоже смутные.
— О чем ты, Никочка?
— Тим здесь, я знаю. В горе!
Люба молчала, не зная, что сказать.
— Ты его любишь? — вдруг спросила Ника.
Люба закрыла лицо руками и заплакала.
— Он придет, — сказала Ника. — Гора отпустит его, вот увидишь. Его проверяют. Мы дождемся.
Люба, перестав всхлипывать, с опаской смотрела на Нику.
— Мы — свои, а его проверяют… Да?
Люба кивнула неуверенно. Она не знала, что сказать.
— Мы подождем, да? — Ника погладила Любу по лицу. — Мы дождемся. Он пришел сказать, что все хорошо. Нужно только подождать немного.
Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 76
