– Не-а! Вы тогда сказали, «как отношения сложатся», я помню! – Маша улыбнулась уже знакомой лукавой улыбкой.
– Так они, похоже, складываются.
Глава 29. Борьба нанайских мальчиков
Чернявина, хоть и приютили в «Развитии» и даже приблизили, но посадили в унизительно маленьком кабинете, в котором перегородкой была отделена приемная без окна, где сидела секретарь. Он не горевал об утрате кресла замминистра. Его грели и огромная по сравнению с министерской зарплата, и ожидание всякого разного, интересного впереди.
Найдется и на Скляра… с винтом… А пока нужно отслеживать события партизанской войны и ждать момента. С Александровым Чернявин на заседаниях в стычки не лез – пусть Беляков не думает, что прикупил шавку, которая будет по команде лаять. Тем более что и команд пока не поступало.
– Юрий Сергеевич, перекусим по старой традиции в «Ля Марэ»?
Чернявина передернуло, когда он услышал этот голос. Голос покойника, которого он в мыслях уже давно закопал, даже камнем могильным привалил. Заячий звонок наверняка не сулил ничего хорошего, но он даже не испугался, настолько в нем вспенилась злоба, что Заяц вообще возник снова в этой жизни. Хотел было тут же трубку повесить, но услышал шепоток страха и ответил своему страху, что бояться ему нечего. Разве что неопределенности.
В «Ла Марэ» он не заглядывал давно, пожалуй, с отъезда Лиды и девочек. И эту драму, и свое изгнание из министерства он пересиживал на даче, избегая появляться на публике и выныривая из запоя только по необходимости. В ресторане, как обычно в обеденное время, было людно. Он не без удовольствия отметил, что на него посматривают с прежним интересом, но уже и с некоторой опаской. Даже настроение поднялось. Не он один понимает, что начальник по связям с общественностью в «Развитии» и член совета директоров Русмежбанка – это не хуже поста заместителя министра. Раньше за ним стояли некие силы – то ли стояли, то ли нет. А теперь силы за ним чисто конкретные, прям на визитке так и написано. Вон как пялятся. Чувство собственной значимости согрело душу. Страх съежился и уполз.
– По гадам вдарим или как?
Заяц развалился в кресле напротив. Он мало изменился, разве что в глазах появилась непривычная жесткость, хотя не исчезла и прежняя угодливость.
– Сам ты гад, – сходу врезал Чернявин. – Зачем звонил? Никогда не прощу.
– Зря, Юрий Сергеевич, – без обычного юродства произнес Заяц. – Не будем обсуждать, простил ли я тебя, за то, что ты меня посадил.
– Я тебя не сажал!
– Вот и говорю, не стоит это обсуждать. Нет тут темы.
– Ты, гад, отобрал все, что у меня было, сначала комбинат, а потом – своей малявой – деньги и детей. И считаешь, нет темы?
– Я тебе Александрова в партнеры не навязывал, ты сам в петлю полез. Ты меня к Жмужкину на работу идти не заставлял, другие втянули, а в итоге я тоже сам полез. Полезли на поляну крупных бандитов, так чего теперь друг с другом мериться? Надо было понимать, по чьим правилам играть придется.
– Это ты на нарах таким умным стал?
– Слушай! Я тоже могу свои претензии озвучить. Необеспеченный кредит у Красовской я не ради себя вымаливал. Ты его замылил, а со мной поделиться даже не подумал. Даже сотки на бедность Зайцу не бросил, просто из уважения. Ты взял с меня бабло, чтобы таможня все прикрыла. И кинул. Ты палец о палец не ударил, чтоб мне или жене помочь, когда я на нарах сидел. Дальше продолжать?
– Теперь ты от меня что хочешь?
– Давай все же пожрем, – Заяц махнул рукой официанту. – Мы с тобой два чувака, шибко побитые этими молодцами, и держаться нам надо друг за друга.
– А чё мне за тебя держаться? Ты меня за земляного червя держишь, сам только что сказал. А я тебе маляву никогда не прощу. Лучше разбежимся. Каждый сам по себе.
– Ошибаешься. Меня снова возвращают на «Звездный». Вспомнили, что купили у меня когда-то картонный завод…
– Пристроил-таки.
– А то ты не знал… Но сейчас это другим боком вылезло. Теперь меня Скляр к себе приблизить хочет, чуешь? Я теперь для него человек знаковый! Он покупку моего заводика пиарит вовсю – дескать, чем воевать, продавайте мне свое барахло, а я вам и деньги, и место взамен. Понимает, что если не он, то меня к себе лесовики тянуть станут как его жертву. Мне, конечно, стремно в пасть акул снова лезть, вот я и подумал, есть же старый дружок, Чернявин Юрий Сергеевич. Разное между нами было, но кто старое помянет… Ты ведь на зарплате, хоть и на большой, а я на потоках. Найдем мы общий язык? Зато ты меня с верхов, на которых тебе посидеть пока дают, в случае чего прикрыть можешь. Сечешь? А если твои со Скляром схлестнутся? Все мы подвешены, поэтому нам, Юрочка, надо вместе держаться. Может, я и впрямь на нарах такой умный стал.
Разговор с Зайцем оставил Чернявина равнодушным. Худой мир, конечно, лучше доброй ссоры. Встретились – и ладно. Зайца не он на нары отправил, а те. И у него самого бизнес и семью отобрал тоже не Заяц, а все они же. Но маляву-то Заяц написал, гнида! На потоках он сидит… Сегодня на потоках, завтра снова на нарах.
Теперь в городе Лидсе, в Западном Йоркшире, он вспоминал тот обед и жалел, что не обдумал толком слова Зайца. Ведь даже Зайцу было ясно, что Беляков со Скляром скоро схлестнутся. Может, если б они на пару с Зайцем поработали тогда в нужном направлении, все пошло бы иначе. Но это он теперь таким умным стал. Потому что времени навалом, и страх ушел. А тогда и подумать толком было некогда, все завертелось и понеслось галопом. Только сумел из сердца комбинат выкорчевать, как эти суки Лидку науськали дочерей у него отобрать. Но такого он допустить не мог. С силами тогда собирался, чтобы их вернуть. Хотя бы Танечку любимую, младшую. Об этом все его думы были. Для этого спокойствие душевное требовалось. А откуда его было взять? Только стали к нему по ночам слова приходить, которые Танечка услышала бы, – бац, реорганизация в министерстве. Советника ему предложили, как обухом по башке! А тут как раз Беляков нарисовался. Его пацаны питерские давно вокруг Чернявина егозили – одно порешать, другое. И правильно он тогда не стал за министерских цепляться, собрал быстренько свои манатки и переехал с Триумфальной в переулок в Хамовниках, в беляковскую контору. А что? Место достойное, зарплата – вполне. Тем более что тогда еще он одну бабенку пригрел, которая около него давно крутилась. Самой что ни на есть первой молодости бабенка, но – так только, пожрать да переспать.
Так что все вроде устроилось, а покоя не было. Не помогали ни бабенка, ни беляковская зарплата. Хотелось одного – дочерей вернуть, хотя бы Танечку. Объяснить ей все и вернуть. Хотелось, но не было сил. Всего выпотрошили, суки. И, расставшись с Зайцем, он даже думать не стал над заячьими словами.
Тогда, выйдя из «Ла Марэ», он прикинул, что не был давно в отпуске и что неплохо было бы с бабенкой на недельку куда-нибудь рвануть. Сентябрьский денек навеял, солнечный такой и погожий. И тут же представил, как эта гнида Александров сейчас по Лондону разгуливает. Но мысль как пришла, так и ушла – пусть погуляет, потешит себя мыслью, что еще рулит чем-то. Бабки он там для Белякова собирает – вот что. Мордой для чужого дяди торгует – непонятно разве? Однако по Лондону-то разгуливает. Наверняка к Лидке снова подкатил, наверняка они на пару ему кости перемывают. А он в Лондоне вообще ни разу не был.
