* * *
Однако история Турецкой Республики не стояла на месте. В рамках продолжающегося процесса секуляризации был отменен халифат (раньше османские султаны также были мусульманскими халифами, но предпринятый республикой эксперимент по отделению одних от других закончился меньше чем через год). Последний представитель династии Османов, халиф Абдул-Меджид II, уехал поездом из Константинополя в Швейцарию 3 марта 1924 года; через неделю за ним последовали несколько задержавшихся принцев и принцесс. Феска была официально отменена в пользу западных шляп. 17 апреля 1924 года посольство Российской империи на Гранд рю де Пера было передано советскому правительству, что свидетельствовало о дружеском отношении турок к Советскому Союзу (и символически подтверждало теперь уже полное отсутствие у Фредерика гражданства).
Были приняты и новые законы, нацеленные на заведения, подобные заведению Фредерика, и отразившие попытку Турецкой Республики найти компромисс между мусульманскими традициями и светской культурой Запада (и получить доход). Были введены налоги на потребление спиртных напитков и на публичные танцы: за последние «Максим» и другие заведения «первого класса» должны были платить сумму, эквивалентную примерно полутора тысячам долларов в месяц. Были также введены ограничения на часы, когда могли работать «дансинги», на мероприятия, которые в них можно было проводить без особого разрешения, и на возраст молодых женщин, которых можно было туда пускать. Облагались налогом магазинные вывески на турецком и каком-либо из иностранных языков, причем размер налога зависел от размера иностранных букв. В период с 1924-го по 1926 год содержание такого заведения, как «Максим», требовало все больше и больше денег.
Жить и работать иностранцам в Константинополе становилось все тяжелее. Когда Турецкая Республика отменила старые привилегии, дарованные европейцам, усилилась ксенофобия. В 1924 году в Константинополе была предпринята неудачная попытка заставить работодателей заменить работников-христиан мусульманами. Двумя годами позже появился закон, обязывающий заменить турецкими рабочими всех иностранцев, включая dames serveuses, официантов, старших официантов, поваров, – словом, весь костяк персонала Фредерика в «Максиме». Возможно, что и ему самому пришлось прикрываться турецкими партнерами. Чтобы проконтролировать исполнение требований, власти принялись по всему городу проверять документы, удостоверяющие личность. В начале 1926 года был введен закон, предписывающий использование турецкого языка в барах, ресторанах и в счетах на оплату заказа; заведения, не желавшие отказываться от французского языка, наказывали.
Все эти нововведения были причиной большого беспокойства и неудобства для многочисленных константинопольских иностранцев, включая несколько тысяч русских беженцев, оставшихся после отъезда около двухсот тысяч таких же. Некоторые из них, в том числе Фредерик, пытались получить турецкое гражданство. После недолгого колебания новая республика решила не давать его большому числу не имеющих гражданства иностранцам, после чего еще больше людей покинуло страну. Что касается русских, даже хотя их удостоверения личности больше не действовали после того, как их родина перестала существовать, они могли путешествовать на основании «нансеновских паспортов», которые Лига наций начала выдавать в 1921 году. Если бы Фредерик не заявлял все это время, что он американец, он, вероятно, тоже мог бы получить такой паспорт. Фритьоф Нансен и Фредерик, кстати, встретились 9 июня 1925 года, когда Нансен, норвежский лауреат Нобелевской премии мира, во время своего визита в Константинополь зашел в «Максим». Но к тому времени для Фредерика уже было слишком поздно говорить правду, да и «Максим» демонстрировал тогда слишком большие успехи, чтобы ему хотелось уехать.
* * *
К весне 1926 года Фредерик нашел заведение, которое будет его ответом на казино «Йылдыз» Серра. Примерно в десяти милях вверх по Босфору от Константинополя, на европейской стороне находится живописная бухта с городом Ферапия (ныне – Тарабья), популярным среди богатых местных жителей и иностранцев убежищем от городского шума и летнего зноя. Богачи строили там роскошные виллы, иностранные дипломаты – «летние посольства». Было в том месте и несколько хороших гостиниц и ресторанов прямо на воде, обдуваемых освежающими бризами.
Свою «Виллу Том» Фредерик открыл там в начале июня; продолжал тем летом работать и «Максим». Фредерик щедро тратился на создание нового места, которое даст представителям константинопольских модных кругов все, чего они могли хотеть: изысканные обеды, танцы на террасе у воды под лунным небом, ансамбль «негритянского джаза», прекрасно иллюминированный сад, полный цветов, и постоянно меняющиеся развлечения: «венецианский вечер», «неаполитанская программа», «аристократический конкурс чарльстона», «гигантский матине». А когда вечернее представление подходило к концу, там устраивали грандиозные фейерверки.
Поначалу открытие «Виллы Том» казалось успехом: городские полуночники приходили, веселились, засиживались до зари. Но заведение было дорого открыть – и недешево содержать. К тому же возникла проблема в связи с его местоположением: Ферапия находилась вдвое дальше от города, чем Бебек, где Фредерик два года тому назад пытался открыть «Ля потиньер», и, похоже, большое расстояние лишало заведение многих клиентов. Фредерик понял, что, если он собирался убедить клиентов совершить поездку, ему нужно потратить дополнительные средства на обеспечение проезда из Константинополя. Через несколько дней после открытия он нанял и прорекламировал «роскошное судно» и обещал вернуть отдыхающих в город к двум часам ночи. Но это не повысило посещаемости. Доходы Фредерика той весной и летом перестали расти. Ему пришлось экономить на выплатах по счетам и других расходах, в точности как это было несколькими годами ранее.
На этот раз одной из его первых «жертв» стала его собственная дочь Ольга. Годом ранее, в июле 1925-го, вместе со своим русским мужем она смогла перебраться из Румынии в Париж, где была зачислена в студенты. В предыдущие три года Фредерик поддерживал ее внушительными ежемесячными суммами, но, когда перед открытием «Виллы Том» его расходы возросли, он перестал посылать ей деньги, и по непонятной причине связь между ними оборвалась. Ольга с беспокойством ждала несколько месяцев, до июля 1926 года, когда она пошла к американскому генконсулу в Париже, Роберту Скиннеру, за помощью – узнать, что случилось с ее отцом. Скиннер, в свою очередь, связался с Алленом в Константинополе, сообщив, что Ольга «очень обеспокоена» и «совершенно без гроша». Ответ Аллена был настолько короток, как того требовал протокол: он подтвердил адрес Фредерика в «Максиме» и объяснил, что поскольку Фредерику было отказано в американской протекции, «наше ведомство не может оказать какого-либо воздействия на него или как-то иначе интересоваться им». После этого обмена письмами в конце июля 1926 года о дальнейшем общении между Ольгой и ее отцом ничего не известно.
Хотя правительство Соединенных Штатов и умыло руки в отношении Фредерика, многие из тех, с кем он вел дела в Константинополе, продолжали считать его американцем. Как следствие, когда он перестал вовремя платить по счетам, некоторые его мелкие и не слишком разбирающиеся кредиторы вновь начали направлять свои жалобы чиновникам в генеральное консульство. Русский официант «Максима», который смог обойти трудовые ограничения, касающиеся иностранцев, направил проникновенную жалобу адмиралу Бристолю на то, что Фредерик перестал выплачивать ему полную зарплату в июне, примерно в то время, когда открылась «Вилла Том», и не платил ему несколько месяцев, несмотря на многочисленные просьбы. Коммерсант, поставлявший цветы в «Виллу Том», описывал, как он прождал в кабинете Фредерика до «трех часов утра», пытаясь получить оставшуюся половину причитающейся ему суммы – примерно 2 000 долларов по нынешнему курсу. Американцы, должно быть, удивились при виде столь знакомых жалоб – и это после их-то ходатайств в пользу Фредерика. Всем они давали один и тот же ответ: «Наше ведомство не может оказать вам какой-либо помощи по взысканию суммы, которую мистер Томас, согласно вашему заявлению, задолжал вам».
