– Хочешь быть или первой, или никакой? Не второй в космосе, не третьей?
– Нет, Владик, ни второй, ни третьей вообще не будет.
– Ты откуда знаешь?
– Я уверена. Поэтому и ушла.
– Вот и прекрасно! Разве ты не понимаешь, как все замечательно? Будто специально сложилось! И то, что ты оттуда уходишь, и эта квартира! Будем здесь жить, поживать и добра наживать. До работы – десять минут ходьбы.
Она покачала головой.
– Нет, Владик. В ОКБ я больше не вернусь.
– Не вернешься? Почему? И куда пойдешь?
– Посмотрим. Наверное, в школу.
– Н‑да, многому ты детей научишь. С парашютами прыгать?
– Уж как-нибудь буду преподавать, не хуже других.
Но, главное, оставалось сказать Владику не это. И она набралась смелости – всегда нужна смелость, чтобы серьезно огорчать хорошего и, в общем-то, ни в чем не повинного человека – и проговорила: «К тебе я, извини, тоже больше не вернусь». Он откинулся плечами к оконному стеклу, прищурился: «Ты уверена?»
– Да, дорогой. Не надо нам больше мучить друг друга. Ничего у нас не получится. А если мы оба будем друг от друга свободны, есть еще шанс – и у тебя, и у меня – устроить свою судьбу по-новому.
– А Юрочка?
– Будет любить нас – я надеюсь – отдельно друг от друга.
Под окном, в грязище, сопровождающей у нас любую стройку, торчали веточки тополей, привязанных марлей к деревянным колышкам. Пройдут десятки лет, тополя вырастут и перекроют видимость из окон квартирки, которая была тогда такой радостной, а теперь, из двадцать первого века, представляется просто убогой: подумать только, двадцать восемь жилых метров! Хотя, с другой стороны, ее им тогда дали, и бесплатно. Кто сейчас и кому дает бесплатно квартиры? Да еще никаким не депутатам и чиновникам, а молодым инженерам.
Подмосковье, Подлипки.
Королев Сергей Павлович
В идеальном мире правители всегда слушают своих придворных ученых. Со всем соглашаются и дают им деньги на все эксперименты – сколько бы те ни попросили. И ни во что потом не вмешиваются.
Не так бывает на самом деле. В грубой действительности любой царь-государь (или первый секретарь), даже самый к тебе благорасположенный, вечно чего-нибудь от тебя требует – отдачи на каждый вложенный рубль. Поэтому, когда Королеву позвонил по «кремлевке» Никита Сергеевич Хрущев, Сергей Павлович изначально не ждал ничего хорошего. Да, главному конструктору постоянно приходилось приспосабливаться к идеям (зачастую завиральным) и прожектам (порой неисполнимым) своего правителя. И все-таки Хрущев был куда лучше Сталина – который едва не уморил Королева на Колыме и не вычеркнул из списка живущих. И, как оказалось впоследствии, лучше тепло-хладного Брежнева, которого в жизни не интересовало, казалось, ничего, кроме собственных удовольствий – какой там космос! А Хрущев – что ж. Он был романтиком. Он подхватил его, королевские, идеи о первом спутнике и первом человеке на орбите. Кто б другой из кремлевской братии смог! И за то Никите честь и хвала. И за то можно выслушать и даже подхватить новые идеи, вдруг взошедшие в его лысую необразованную, но светлую и добрую все же башку.
– Здравствуй, Сергей Палыч, – начал без раскачки гудеть в трубку премьер и первый секретарь. – Мне тут разведданные принесли: как американцы собираются в ближайшее время космос осваивать. – Чтобы узнать планы «американов», особых усилий разведки не требовалось. «Штатники», в отличие от нас, свои космические секреты не шифровали, все можно было в любом открытом издании прочитать. И кто, как не Королев, знал, что в США собираются творить, и ревниво к их задумкам присматривался. Однако ежели вождь говорит «разведданные» – значит, «разведданные». – И что же, Сергей Палыч? – В голосе властителя зазвучала неприкрытая обида. – Пишут, что в конце следующего, шестьдесят четвертого года они собираются новый корабль пускать. «Джеминай» называется. «Близнецы», так и пишут. Близнецы, потому что корабль – двухместный! С возможностью маневрировать на орбите! Выходить прямо в скафандре в открытый космос! Это правда?
– Боюсь, что да, Никита Сергеевич.
– А мы? Чем ответим?
– Мы тоже, на всех парах, создаем новый корабль, «Союз». Трехместный.
– И на каком этапе находятся работы?
– В будущем, шестьдесят четвертом году приступим к летно-конструкторским испытаниям.
– Летно-конструкторским? Ты по-русски говори, что это значит.
– Выведем корабль на орбиту, в беспилотном варианте.
– А люди, люди-то когда на нем полетят? Раньше американцев?
Приходилось признать:
– Боюсь, что нет, Никита Сергеевич.
Повисла тяжелая пауза.
– Та-ак, Сергей Палыч. Значит, уступаем штатникам? Отдаем им свой приоритет в космосе?
– Почему, Никита Сергеевич? Мы продолжим отрабатывать корабль «Восток». У нас запланирован полет на предельную длительность, с установлением нового мирового рекорда продолжительности пребывания на орбите – до пятнадцати суток, а также групповой полет двух кораблей с двумя советскими женщинами…
– Нет, подожди, ты мне скажи: а многоместный корабль, как у американцев, ты когда сделаешь? И чтоб человек в скафандре в открытый космос выходил?
– Я же говорю, Никита Сергеевич, «Союз» будет готов к пилотируемым полетам к шестьдесят пятому году.
– Значит, – зловеще сказал первый секретарь, – на деле выйдет, что к шестьдесят шестому. А то и позже.
Королев возражать не стал – хотя и мог бы, но пустых обещаний давать не любил, а зная наши темпы, возможности и смежников, подозревал, что в реальности «Союз» с экипажем и впрямь уверенно залетает только года через три. Он постарался повернуть разговор с премьером в иное русло.
– Но, Никита Сергеевич, наша стратегическая цель – Луна. Мы сосредотачиваем все усилия на этом направлении, чтобы в итоге достичь ее раньше американцев. Возможно, к шестьдесят седьмому году, пятидесятилетию Великого Октября.
– А до этого, значит, советские люди будут оставаться без побед в космосе? – переспросил Хрущев, вздохнул, а потом отрубил: – Нет, Сергей Палыч, так не годится. Ты придумай что-нибудь, голова светлая. К примеру, можем ли мы хотя бы в будущем, шестьдесят четвертом году отправить на орбиту многоместный корабль? И человека в открытый космос выпустить раньше американцев?
– Боюсь, что это невозможно, Никита Сергеевич.
– Не-воз-мож-но?! – со зловещинкой проговорил Хрущев. – Как это у тебя, коммуниста и советского руководителя, такое слово в лексиконе появилось: невозможно? Когда партия тебе говорит: надо?! А ты думаешь, – премьер постепенно вскипал все больше и больше, – мне тут вами руководить – оно возможно?! Когда мы за золото пшеницу стали в Канаде закупать?! Когда засуха на Украине? Неурожай? Когда в областях талоны на молоко начали вводить? А ты – невозможно! – Было слышно, ВЧ-связь прекрасно действовала, как хлопнул премьер ладонью или кулаком по столешнице, отдышался и тут же резко сменил тональность: – Да ты пойми, Сергей Палыч, – голос первого секретаря стал чуть ли не умоляющим, – побед в космосе наш народ ждет, как ничто другое! Старорежимным языком выражаясь – ждет, как манны небесной! Когда они происходят, мне товарищи из КГБ сообщают, в советских людей снова вселяется уверенность в правильности курса, избранного партией! Многое, Сергей Палыч, может нам простить советский народ – но не поражений в космосе. Поэтому я тебя прошу: как руководителя и коммуниста, как главного конструктора. Придумай ты что-нибудь, чтобы американцам снова фитиль вставить! Удиви ты мир еще чем-нибудь!
