— Сэр? Нет. У нас больше нет книг.
— Вы правы. За исключением судового журнала, навигационных таблиц и дневников, которые ведут наши люди. — Он протягивает руку и пытается улыбнуться. — Давайте немного пройдемся, Мерс.
Скорость ветра опять поддается вычислению. И снег не несется со всех сторон. Снежинки падают на воду почти вертикально с совершенно белого неба. Сменщик Гринстрита, Рикенсон карабкается на скалу, нащупывая пальцами выступы. Его легко узнать по вывернутым наружу швам комбинезона.
Шеклтон задает скорость нашей неспешной прогулке. Он поинтересовался, удалось ли мне довести до конца расследование о Баллени и «Сабрине», и я отвечаю утвердительно.
— Говорили ли вы уже о ваших открытиях с мистером Винсентом?
Я постарался скрыть свое удивление от того, что он в курсе дела. Наверное, это Маклеод проболтался, что я посылал его к Винсенту. Или Грин намекнул ему как-нибудь.
Я отвечаю, что раздумал это делать, что семейные дела Винсента меня не касаются.
— Книга Баллени осталась на льдине, сэр.
Он остановился. Мы оба остановились. Перед нами на той стороне бухты, что обращена к морю, лежит гряда рифов. Несколько часов назад туда ушел «Стэнкомб Уиллз», и там не видно ничего, кроме воды. Но у меня перед глазами стоит Бэйквелл, машущий мне из быстро удаляющейся шлюпки.
— Мы не вырвемся изо льда, — говорит Шеклтон. — Его никак не должно быть здесь в это время. Но он здесь. — Он плотно сжимает губы. — Еще четыре недели, может быть, даже три, и остров будет окружен льдами. Хватит ли этого времени, чтобы сделать запасы мяса, достаточные, чтобы перезимовать? Как вы считаете?
— Но мы еще не нашли зверей, сэр.
— Мы надеемся, что Боб Кларк окажется прав. И если на этом острове есть звери, мистер Уайлд их найдет. — Он двинулся дальше. Я делаю два больших шага и сразу нагоняю его. Шеклтон складывает руки в рукавицах за спиной и говорит: — Я не могу ждать, пока мы запасемся мясом в достаточном количестве. Риск, что нас раньше окружит лед, слишком велик. О том, чтобы зимовать здесь, не имея запасов, я не хочу даже думать. Это было бы ужасно. Нога мистера Холнесса нуждается в срочном лечении в стационаре. Больше десятка людей на грани нервного срыва. Все это объясняет, почему я решил отправиться на одной из шлюпок на восток за помощью, прежде чем мы снова начнем замерзать.
Несколько шагов мы прошли молча, потом он слегка хлопает меня по спине и придерживает за плечо.
— Вас так это удивляет? Вы совсем побледнели.
— Я представляю себе карту, сэр. Если я не ошибаюсь, на востоке вообще нет суши.
Мы уже прошли весь кусок берега и у большой, все еще блестящей от прилива скалы повернули назад. Шеклтон не хочет возвращаться вдоль берега и показывает наверх в сторону палаток:
— Пойдемте. Я вам покажу кое-что. — Его рука все еще лежит у меня на плече.
С нижнего выступа скалы на гальку спрыгивает Гринстрит. Стуча зубами и едва переводя дух, он немногословно докладывает, что лед перед островом практически не двигался. Заметно, что он отстоял часовую вахту на наблюдательном посту на скале — он дрожит и едва держится на ногах от усталости. В первый раз я испытываю что-то вроде нежности к нашему первому помощнику. Все это время в поведении мистера Гринстрита проскальзовали следы пренебрежения, это видно и сейчас, когда я подхожу к нему вместе с Сэром.
— Идите прилягте, Лайонел, — говорит Шеклтон, Гринстрит на негнущихся ногах идет к шлюпке и проскальзывает под нее.
Меня же Шеклтон ведет в другую сторону, к совершенно сухой, но слишком маленькой для установки палатки нише между скалами. Там на более светлой гальке выложен круг из камней и гальки. Они лежат так, что образуют фигуры, картины и даже цифры. За пределами круга расположено не менее десятка кучек из совершенно одинаковых блестящих камешков. Прежде чем Шеклтон успевает что-нибудь сказать, я понимаю, что передо мной.
— Непостижимо! Антарктические часы! Он сложил их.
— Н-да. И по памяти. Насколько я знаю, Марстон не взял с собой никаких набросков, — говорит Шеклтон.
— Да, он уверял, что все оставил на льдине. Потрясающая работа, сэр.
Шеклтон присел на корточки между девятью и двенадцатью часами.
— А теперь посмотрите-ка сюда, Мерс, — говорит он и показывает на два маленьких камешка. — Это остров Кларенс, а здесь мы, на острове Элефант. На юге море Уэдделла, откуда мы приплыли; оно забито паковым льдом, почти до нас. Туда нам пути нет. Путь на север также перекрыт, вот здесь. На маленькой шлюпке вроде «Джеймса Кэрда» нам ни за что не пересечь пролив Дрейка и не дойти до Огненной Земли или до Фолклендов.
— Но на западе, сэр, лежит полуостров, обогнув мыс, мы достигнем бухты, где работают китобои, — воскликнул я в восторге от собственной идеи, потому что не подумал, отчего он не видит очевидных вещей, а все время ищет проблемы, чтобы в конце концов снова выбирать самый трудный способ их решения.
Шеклтон долго разглядывает гальку, потом смотрит на меня. Он постарел. Это бросается мне в глаза, когда он говорит:
— Я бы с удовольствием с вами согласился, но мы не можем плыть на запад, Мерс. Из этого ничего не выйдет.
— Почему, сэр? Я не понимаю. Кук же показал это. Он…
— Кук поплыл на запад, это верно. Но не выходил из моря Уэдделла и не должен был плыть на запад через пролив Дрейка. Может быть, мы смогли бы преодолеть тамошнее западное течение на судне вроде «Эндьюранса» и с отдохнувшей командой. На семиметровой шлюпке это совершенно исключено. Разве вы мне сами не рассказывали, что вы знаете, что может натворить шторм-убийца?
Наш разговор о катастрофе, постигшей «Джон Лондон», состоялся полтора года назад. Он его не забыл.
— Бот, — говорит он и показывает на плоский удлиненный камень в форме пера, который Джон Марстон расположил под отметкой «двенадцать часов». — Отсюда мы отплыли. Это Южная Георгия. Как вы думаете, на каком расстоянии от нее мы находимся?
У меня нет ни малейшего представления об этом. Но зато у меня есть ужасное предчувствие — он хочет плыть туда. Пастор Гюнвальд был прав — он сумасшедший. Между островом Элефант и Южной Георгией на антарктических часах — полтора часа, целая горсть камешков. В действительности — это невообразимое расстояние, в котором нет ничего, кроме воды.
— Полторы тысячи километров, — говорю я, уставившись на него.
Шеклтон:
— Тысяча восемьсот, почти правильно. Течение и ветер донесут туда шлюпку практически сами. Экипаж — а я возьму с собой пять человек — должен выполнить лишь две задачи: мы должны иметь способную плыть под парусом лодку и живого штурмана. Если это нам удастся, плавание будет завершено через семь суток. И всего через две недели мы сможем спасти всех.
Мне их жаль — этих четверых, которые вместе с Шеклтоном и Уорсли — а никто другой и не рассматривается в качестве штурмана, — будут участвовать в этом смертельно опасном деле. Но еще сильнее я жалею себя, как одного из двадцати двух, которые останутся на унылом Элефанте и должны будут думать, где взять необходимые для выживания мясо и животный жир. Не стоит и говорить о том, что если «Кэрд» не доберется до Южной Георгии, ни одна душа на свете не узнает, где остались эти двадцать два человека. При всем желании я не мог просто так подавить свои страхи и смириться с участью, уготовленной мне этим сидящим на корточках человеком.
