Парадоксально, но, несмотря на сомнения, она уже давно готовилась к отступлению. С ужасом следила за тем, как усиливалась власть Гитлера в Германии, как он призывал к уничтожению евреев, как расправился с бывшими соратниками в «Ночь длинных ножей», как сокрушил противников. Так что еще до вторжения в Польшу благоразумная Елена постаралась переправить своих родных в Англию, Аргентину, Америку, подальше от опасности. Увы, некоторые, на свою беду, не послушались ее и остались в Кракове… Мадам заблаговременно отправила на пароходе за океан немалую часть своей коллекции. И все-таки многие произведения искусства погибли в Париже.
Оберегая от конфискации свое многочисленное недвижимое имущество, Елена передала его во владение поверенным и адвокатам. Больше всего она дорожила особняком на набережной, поэтому заранее передала его одной давней знакомой. Однако та через полгода уехала в Нью-Йорк. Предусмотрительность Мадам в данном случае оказалась недостаточной. В особняке расположилось гестапо.
Взгляд на войну из-за океана
Вто летнее утро 1941 года жизнь Мадам шла своим чередом. Никаких неожиданностей и сбоев, с раннего утра только работа, работа, работа. На ближайшую неделю все вечера были расписаны: приемы, коктейли, вернисажи, званые ужины — Елена активно занималась благотворительностью, собирала средства для воюющей Европы, гибнущих солдат. Она отдавала распоряжения, контролировала, подстегивала; она отвечала на вопросы многочисленных журналистов, позировала для снимков в своем доме. Журнал «Life» посвятил ей огромную статью на семи страницах.
Новости из Европы, в особенности из Польши, доходившие нерегулярно и отрывочно, подрывали ее силы, лишали надежды. Родители, Герцель и Гита, умерли еще до вторжения немцев. К счастью, их родне и потомкам, большинству Рубинштейнов и Зильберфельдов, удалось эмигрировать в Австралию и США. Однако Мадам каждый день получала письма от дальних родственников, друзей, знакомых из Польши и других стран, охваченных войной, с просьбами спасти, помочь перебраться в Америку.
В Кракове осталась сестра Регина с мужем, Моисеем Колином. Мадам давно уже не виделась с Малой, младшей дочерью Регины, но они вели постоянную переписку. От нее Елена и узнавала о том, что творится на родине. Тогда никто не понимал истинного ужаса происходящего. Мадам знала одно: ее дяди, тети и другие родственники в опасности. Со многими она не была знакома. Кто-то к моменту ее отъезда в Австралию еще не родился, кто-то был совсем маленьким. Но позаботиться о них — ее долг, семья для нее святое. Так она писала Мале, которая не спала по ночам, беспокоясь о родителях.
Генри, старший сын Регины, жил благополучно в Торонто со своей семьей. А вот средний сын Оскар не стал уезжать из Франции. Он сражался при Дюнкерке, попал в плен, бежал и присоединился к движению Сопротивления. Никто не знал, где он скрывался. Его жена и две дочери, Диана и Жаклин, сначала переехали на юг, в свободную зону, затем, целые и невредимые, добрались до Нью-Йорка. Елена сняла для них квартиру. Она старалась помочь всем польским евреям, обеспечивала их работой и жильем, правдами и неправдами добывала визы.
Немцы захватили Краков в начале сентября 1939 года. И тотчас же объявили евреев вне закона. Гонения усилились, когда в Варшаве сформировали нацистское правительство. В мае 1940 года шестьдесят тысяч евреев вывезли из городов, как говорили, в сельскую местность. Еще через год пятнадцать тысяч оказались запертыми в гетто, пять тысяч пойманы на границе при попытке покинуть страну.
Огромное гетто устроили к югу от Познани, родного города Титуса. За высокой каменной стеной и колючей проволокой оказались двадцать тысяч несчастных. Немцы построили на территории гетто фабрику и заставляли евреев работать день и ночь. Их рабский труд использовали также на окрестных стройках и нескольких расположенных неподалеку предприятиях.
Страх и тревога истерзали Елену; чтобы развеяться и отвлечься, в декабре 1940 года она отправилась на пароходе в Латинскую Америку, благо никуда больше поехать было нельзя. Мадам взяла с собой Арчила и Сару Фокс, которая теперь заведовала продажами. Как всегда, Елену обуяла неуемная жажда приобретательства, страсть коллекционера. В Мексике она влюбилась в примитивизм, познакомившись с художниками Фридой Кало и Диего Риверой. Вскоре они подружились, и Мадам купила много их картин. Тогда же было положено начало ее собранию портретов детей. Вообще Елене так понравилась Мексика и здешние художники, что она впоследствии возвращалась в эту страну вновь и вновь; по меньшей мере раз в году она старалась выбраться туда хоть ненадолго.
В Буэнос-Айресе ей теперь принадлежал целый дом, а салон Рубинштейн существовал тут уже давно. Новый салон Мадам открыла в Рио. В Аргентине Елена скупала многочисленные украшения, драгоценности, десятки серебряных бляшек для поясов гаучо. Вернувшись в Нью-Йорк, она наладила производство таких бляшек и продавала их в салонах. Вся прибыль шла польскому Красному Кресту — Мадам пожертвовала немало денег этой благотворительной организации, как и многим другим.
Она всеми силами помогала созданию салона Гуриели, и, когда он открылся, Елена организовала там двухнедельную выставку американской и мексиканской станковой живописи в пользу вооруженных сил Китая. И устроила в первый день роскошный прием в честь мадам Чан Кайши.
Весной 1942 года третий этаж салона на Пятой авеню заняла картинная галерея «Центр современного искусства Елены Рубинштейн», плата за ее посещение перечислялась также Красному Кресту. Посетители всего за двадцать пять центов любовались шедеврами современной живописи и скульптуры, причем часть из них принадлежала Мадам, а часть — собранию Пегги Гуггенхайм[13]. Несомненно, благотворительная выставка в салоне привлекала сюда и новых покупательниц косметики. Любовь к искусству удивительно сочеталась у Елены с деловой хваткой.
Эдвард и Эрика Титусы прибыли в Нью-Йорк в июле 1940-го, вскоре после возвращения Елены и Арчила. Эдвард сейчас же возобновил знакомство с европейской артистической и интеллектуальной элитой — к счастью, многим ее представителям удалось пересечь Атлантику.
3 марта 1942 года открылась выставка «Художники в изгнании», в ней участвовали Андре Бретон, Марк Шагал, Макс Эрнст, Фернан Леже, Андре Массон, Роберто Матта, Пит Мондриан, Ив Танги, Амеде Озанфан, Осип Цадкин. Марсель Дюшан приехал позже и выставил свои картины в новой галерее Пегги Гуггенхайм на вершине небоскреба на Пятьдесят второй улице в октябре того же года. На благотворительных вечерах в пользу Красного Креста Гуриели безусловно встречали Титусов, но едва ли Елена и Эдвард жаждали общаться друг с другом.
Мадам познакомилась в то время с Сальвадором Дали, новым кумиром столичной богемы. Титус подружился с ним еще в Париже. В Нью-Йорке Дали прославился благодаря Джулиану Леви, владельцу галереи, где еще в 30-е годы была выставлена его картина «Мягкие часы», он же помог художнику перебраться сюда в 1941-м, когда в Америку эмигрировало большинство европейцев. В 1943 году Дали написал портреты Елены и Арчила. Мадам он изобразил в виде ростральной фигуры на скалах посреди изумрудного моря. Князя — военным в русской форме. Портреты трудно назвать удачными, особенно второй. Однако Дали утверждал, что именно его работы принесли Елене всемирную славу. Мадам повесила их в своем новом доме номер 625, на углу Парк-авеню и Шестьдесят девятой улицы.
