На самом деле хорошему настроению Елены способствовало не только удачное замужество. Она давно вынашивала план мести, и вот час настал. В прошлом Элизабет Арден «увела» у нее генерального директора и одиннадцать служащих. Хорошенько поразмыслив, Мадам нанесла ответный удар. Пять лет назад Элизабет развелась с мужем, Томми Льюисом, он также исполнял обязанности генерального директора. Адвокаты по ее настоянию внесли в соглашение о разводе пункт, запрещающий Льюису какое-то время заниматься производством косметики во избежание нежелательной конкуренции. Однако в 1939 году указанный срок истек, и у Томми не осталось никаких обязательств перед бывшей женой.
Мадам Рубинштейн только этого и ждала. Она немедленно подписала с ним контракт, обязуясь выплачивать пятьдесят тысяч долларов в год. Значительные расходы вполне себя оправдали: Элизабет пришла в бешенство, тем более что недавно она уволила Джонсона, бывшего генерального директора Елены, поскольку тот, по ее мнению, плохо справлялся с работой. Четыре года спустя Арден сделала еще один ход: подобно Мадам, вышла замуж за русского князя.
Но та и не заметила, ведь ее предприятие достигло небывалого процветания. На Всемирной выставке в Нью-Йорке состоялось шоу «Водный балет», артисты, что участвовали в нем, использовали водостойкую тушь для ресниц, разработанную учеными венского филиала фирмы Рубинштейн. Затем тушь поступила в продажу и приобрела огромную популярность.
Свадьба Эдварда состоялась примерно в то же время, что и свадьба Елены. Он влюбился в двадцатилетнюю девушку из Швейцарии по имени Эрика, хотя был на сорок восемь лет ее старше.
Они познакомились в Англии у скульптора Джейкоба Эпстайна, давнего друга Эдварда. Белокурая красавица с глазами синими, как Женевское озеро, единственная дочь богатого бернского банкира, что отнюдь не уменьшало ее очарования, приехала в Лондон учиться. Родители решились отпустить дочь одну лишь при условии, что швейцарский консул с супругой приютят ее у себя и будут присматривать за ней.
Вскоре после прибытия Эрика оказалась на приеме у Джейкоба Эпстайна: консул, у которого захворала жена, попросил Эрику сопровождать его. В тот вечер у художника собралось самое изысканное общество, даже Уинстон Черчилль, над чьим скульптурным портретом Эпстайн в то время работал, почтил его своим присутствием. Правда, он сильно опоздал, и гостям пришлось садиться за стол без него.
Эрику посадили между Эдвардом Титусом и его сыном Хоресом. Первый в 1938 году наконец-то добился развода, второй к двадцати восьми годам тоже успел развестись, оставив жену с двумя маленькими детьми. Казалось бы, Эрике следовало обратить внимание на Хореса. Однако она весь вечер не спускала глаз с Эдварда и слушала только его, потрясенная эрудицией и умом блестящего собеседника. Они влюбились друг в друга с первого взгляда.
Эдвард поехал в Берн, чтобы просить руки Эрики у ее родителей. Позднее девушка утверждала, будто они с радостью отдали дочь за человека, годившегося ей в дедушки…
Эдвард Титус, истинный джентльмен, произвел на них неизгладимое впечатление.
Само собой, банкир постоянно оказывал зятю значительную материальную поддержку. Эдвард увез Эрику в свой дом в Кань-сюр-Мер. К его сыновьям она относилась как к старшим братьям, особенно подружилась с Хоресом, любимцем отца. Своих детей у них не было. Эдвард считал себя слишком старым и не хотел заводить еще одного ребенка.
За два года до смерти, в 1951 году, он со свойственной ему непреклонностью настоял на разводе с Эрикой и выдал ее замуж за друга семьи, Жоржа Фридмана[12], более подходившего ей по возрасту. Так Эдвард позаботился о том, чтобы жене было на кого опереться, когда его не станет. В середине пятидесятых в довольно зрелом возрасте она родила единственную дочь Барбару.
Елена непрерывно трудилась, путешествовала, принимала гостей, но при этом умудрилась выкроить время на покупку роскошной квартиры в Нью-Йорке на Парк-авеню в доме номер 895, неподалеку от ее косметического салона. Она попросила Дональда Дески, ультрасовременного нью-йоркского дизайнера, оформить ее и обставить.
Он выбрал минималистский стиль без украшений и скупое сочетание трех цветов: желтого, белого и зеленого. Свет, проникая сквозь целлофановые шторы на третьем этаже, ложился на стены причудливым орнаментом. Бронзовая скульптура Надельмана и картины художников Парижской школы прекрасно смотрелись в таких интерьерах. Однако Елене вскоре надоело радикальное новаторство; не обращая внимания на возражения Дески, она пригласила Луи Сью, чтобы тот сделал комнаты поуютнее. Так в новой квартире воцарилась милая ее сердцу эклектика. Аскетичные конструкции Жана-Мишеля Франка соседствовали отныне с розовыми рюшами, венецианскими зеркалами и африканским примитивизмом.
Мадам позаботилась о том, чтобы они с Арчилом не мешали друг другу. Князь, по своему обыкновению, просыпался не раньше полудня и долго еще составлял изысканное меню для званого ужина или разбирал последнюю партию в бридж. Елена трудилась с раннего утра и потому вечерами предпочитала оставаться дома, если только светские обязанности не вынуждали ее присутствовать на каком-нибудь приеме.
— Вас не смущает, что ваш супруг появляется повсюду один? — спросила одна из ее подруг.
— Ничуть! Арчил — идеальный муж. Он человек светский, но не требует, чтобы и я постоянно бывала в обществе. К тому же по возвращении он всегда делится со мной новостями и сплетнями.
Еще она повторяла, что особенно ценит его советы, поддержку и помощь в делах. Но часто ли она к нему прислушивалась в действительности? По правде сказать, он не столько ее оберегал, сколько успокаивал и развлекал. Умел ловко ввернуть упоминание о продаже ценной коллекции фарфора или антиквариата, если замечал, что она устала и заскучала. Рассказывал между прочим, что познакомился с многообещающим молодым художником. И она сейчас же отправлялась вместе с ним на выставку или в мастерскую. Общие интересы, моменты душевной близости укрепляли их взаимную привязанность.
Муж превыше всего ставил искусство жить себе в удовольствие; с его точки зрения, Елена слишком много сил отдавала работе. Супруги решили, что периодическая смена обстановки пойдет им на пользу: полгода они будут проводить в Нью-Йорке или в Гринвиче, полгода — в Париже или на мельнице в Комб-ля-Виль.
Первое сентября 1939 года. Весть о том, что германские войска вторглись в Польшу, застала Елену и Арчила во Франции. 3 сентября объявлена война. Все лето она приближалась, напряжение возрастало. Французы отнеслись к ней со скрытой тревогой и явным легкомыслием. «Немцы не осмелятся напасть на нас!» — твердили они, пытаясь заглушить страх. Как только объявили всеобщую мобилизацию, для нужд армии реквизировали все такси и автобусы. По улицам шли войска, ветераны Первой мировой надели старую форму.
Мадам Рубинштейн с мужем едва успели уехать: они покинули Париж в мае 1940 года, когда немцы подступали к городу. Улетели в Нью-Йорк на грузовом самолете. Елена до последнего отказывалась верить, что все повторится вновь, Германия и Франция опять станут врагами, а ей придется бежать, бросив все. Такой исход казался невероятным, Мадам признала очевидное лишь под давлением неотвратимой угрозы, не оставляющей другого выбора.
