Остатки его лица расползаются в улыбке при воспоминании.
— Нам было хорошо здесь вместе, — добавляет он.
Его брови вздрагивают, и он хмурится. Крохотные лоснящиеся песчинки покрывают лепестки роз. — Пока они не оступились. Они все оступились.
— Как мне тебе помочь? — спрашивает Вилли, все еще сжимая в руках бумажные души мертвых людей.
Штурман шарит в карманах своих штанов. Обожженные пальцы вытаскивают бархатный мешочек размером с теннисный мяч. Он протягивает его девушке.
— Я не хочу больше их видеть, — говорит он. — Забери их с собой. Их свет ослеплял всех, кто приходил ко мне на этот остров.
Вилли достает один алмаз. Даже луне становится завидно, и она прогоняет облака, чтобы взглянуть на его холодный блеск.
Старик протягивает к ней изувеченные руки.
— А теперь забери мою боль.
Русалка медлит, глядя на дуло пистолета, которым он размахивает. Она не успевает ответить, как старик меняется в лице. Его вера в посланников свыше исчезает вместе с ночным туманом. Он видит перед собой не ангела-мстителя с небес, а тощую бледную девицу с черными, как обратная сторона луны, глазами.
— Ты не ангел смерти, — произносит он голосом разочарованного ребенка.
— Раньше я им была, — отвечает девушка в черной футболке. Она смотрит за плечи старика. Ей нужно всего три секунды, прежде чем он проделает в ней дырку.
Щелчок затвора! Но Вилли уже бежит прочь, вниз по песчаной тропинке, сжимая в одной руке бархатный мешочек, а в другой пачку паспортов. Когда звучит первый выстрел, она вспоминает чувство, посетившее ее на дне океана. Только ты и я, думает она, обращаясь к неведомой сущности, вернувшей ее к жизни, чувствуя себя снова под водой, двигаясь быстро и без усилий. Даже раненая нога не мешает.
Штурман кричит и изрыгает проклятия за ее спиной, но Вилли знает, что его пули бессильны. Русалки умирают, только когда сами решат, что пришло время. Она доберется до лодки и постарается сломать якорную цепь. И уйдет в открытое море.
На сердце у нее светло, как будто алмазы озаряют ей путь.
Якоб
Луна накрывает самолет белым холодом. Его нос теперь указывает на тайную тюрьму Штурмана, как стрела. В покосившейся постройке на краю взлетной полосы скрываются не только сгнившие дрова. Из травы торчат две железных трубы, напоминающие ворота для крикета.
— Не суди Эмерсона слишком строго, — шепчет Селеста Якобу, когда они подходят к поляне. Она тоже сорвала с себя красную рубашку и осталась в грязном лифчике и шортах.
— Как вы сюда попали? — спрашивает Якоб.
Селеста кусает губу и опускает растрепанную голову.
— Это была моя идея добраться сюда и покататься на досках. Этот старик что-то подлил в наши напитки и запер здесь мою сестру.
Селеста замедляет шаг, приближаясь к железным трубам, которые сверху загибаются как шнорхели подводной лодки.
— Я думал, что ты немая.
Якоб оглядывается на тропинку. Слабое оранжевое свечение сочится сквозь заросли.
— Нас было не трое, а четверо, — говорит Селеста, направляясь к разваленному складу. — Штурман убил его на моих глазах. Просто для устрашения. Его звали Алекс, он был моим бойфрендом. Этот гад заставлял нас носить рубашки погибшего экипажа. Дескать, униформа, — она сплевывает слова, словно битое стекло. — О чем мне после этого было разговаривать?
Якоб хочет выразить ей соболезнования, но молчит. Потому что здесь, на Острове потерянных душ, значение имеют только действия. Он смотрит, как Селеста проходит вдоль склада, а затем останавливается и убирает длинными руками заросли и мусор, который, кажется, лежал здесь десятилетиями. Но на Пёсьем острове надо быть очень внимательным. Якоб садится на корточки и видит потайной ход, ведущий вниз, где блестит железная крыша.
— Подземный склад топлива, — объясняет Селеста. — По крайней мере, Штурман так говорил. Почтовые самолеты не летают сюда больше двадцати лет. Все топливо испарилось. Но однажды он испугался, что мы с Эмерсоном вытащим мою сестру из тюрьмы, и ножовкой отпилил крылья.
Пауза, затем она кивает на стальную дверь внизу:
— Я пыталась ее вскрыть раза четыре. Каждый раз он меня ловил, и я после этого по неделе не ела.
Она не рассказывает ему, каким было наказание за ту записку. Этого никто никогда не узнает.
Якоб медленно спускается по бетонным ступеням и отодвигает в сторону лист фанеры. Перед ним оказывается другой кусок хлама, с надписью «aruba», и Якоб понимает, что это крыло самолета. Штурман хорошо постарался, чтобы все скрыть. Из середины двери выступает тяжелая ручка, как на подводной лодке.
Два кодовых замка не дают ее повернуть. Они изрядно проржавели, и цифры едва различимы в тусклом свете. Якоб растерян, но пока молчит.
— Сможешь его открыть? — спрашивает Селеста и, не дожидаясь ответа, стучится в дверь. Три длинных, три коротких стука. Заученное приветствие.
— Селеста? — раздается шепот изнутри. — Селеста, это ты?
Селеста закрывает глаза и вздыхает.
— Тебе там хватает воздуха? — спрашивает она.
Голос сотрясают рыдания. Вода плещется об дверь с той стороны. Памела говорит как человек, давно потерявший рассудок:
— Селеста, здесь жуки, огромные, волосатые, они меня отсюда не отпустят.
— Держись, — твердо произносит Селеста и бросает требовательный взгляд на Якоба: дескать, ну же, действуй. — Я тебя отсюда вытащу. Я и мой друг.
— Селеста, ты только не уходи. Пожалуйста. Пожалуйста.
Якоб застыл в недоумении. Зачем два замка? Он ищет логическое объяснение, но не находит. Раздвоение личности? — думает он, вспоминая старого Питера и Штурмана, овладевшего его душой. Нет, вряд ли. Он начинает вращать колесико на первом замке, прислонившись к механизму ухом, в надежде услышать щелчок, но тщетно.
На другом конце взлетной полосы, не освещенном луной, из леса появляются два мужских силуэта. Они вооружены. Они терпеливы. У них было десять лет на подготовку.
— Селеста, я не чувствую пальцев ног, — хнычет Памела, и ее слабый голос заставляет сталь дрожать.
Негодяй запер ее в пустой цистерне, догадывается Якоб и сжимает челюсти. Он набирает слова «ШТУРМАН», «ПЁСИЙ ОСТРОВ» и «ПИТЕР», затем их же задом наперед, затем переводит слова в цифры, но замки не поддаются. Он пытается вспомнить, сколько полароидных снимков было на весле, надеясь найти какую-нибудь закономерность, но наконец сдается.
— Нам нужен какой-нибудь инструмент, чтобы взломать дверь, — виновато признается Якоб. — По-другому не получается.
— Селеста! — кричит девушка в цистерне, лупя кулаками по стальным стенам.
— А ты попробуй, — решительно требует Селеста. Она не замечает приближения мужчин. Но это не важно — она бы не сдвинулась с места, если бы и заметила.
