фронта, а на другой день приехали представители следственных властей. Потом тело генерала Черняховского увезли». Это произошло на окраине города Мельзак (Пененжно) в Восточной Пруссии. По машине Черняховского был произведен всего один артиллерийский выстрел.
Несколько иначе описывает обстоятельства гибели Черняховского его шофер, старшина Николай Виноградов: «Мы уже объехали участок фронта. Иван Данилович был таким, что залезет в каждый окоп, в каждый блиндаж. Мы возвращались к машине. Иван Данилович сам сел за руль, а меня посадил в сторону. Когда мы ехали, противник сделал огневой налёт. Снаряд упал около машины. Осколком пробил Ивану Даниловичу левую часть груди навылет. Адъютанты положили его сзади в машину. Он сказал тогда, когда был ранен и упал на руль: “Николай, спаси меня. Я ещё для Родины пригожусь”. Я сел за руль, и мы помчались в санбат…»
А вот другая версия гибели командующего 3-м Белорусским фронтом, разительно расходящаяся с официальной. Первым её озвучил поэт-фронтовик Ион Деген, бывший танкист, ныне живущий в Израиле, в 1957 году в своих беллетризованных мемуарах «Война никогда не кончается»: «…Стреляющий еле выдавливал из себя слова:
– Умаялись мы. Вздремнули. А механик тихо плелся. Как вы приказали. А за нами увязался генеральский “виллис”. Кто его знал? Дорога узкая. Никак не мог обогнать. А как объехал, остановил нас и давай драить. Кто, говорит, разрешил вам дрыхнуть на марше? Почему, говорит, нет наблюдения? Целый час, говорит, проманежили меня. А какой там час? Вы же сами знаете, только из леса выехали. Лейтенант, значит, виноват, мол, всю ночь в бою, устали. А тот говорит – разгильдяи! Почему, говорит, погоны помяты? Почему воротник не застегнут? И давай, значит, в мать и в душу. А лейтенант и скажи, мол, мать не надо трогать. За матерей, мол, и за родину воюем. Тут генерал выхватил пистолет и… А те двое, старшие лейтенанты, уже, поди, в мертвого выстрелили, в лежачего. А шофер ногами спихнул с дороги. Пьяные, видать.
– А вы чего смотрели?
– А что мы? Генерал ведь.
– Какой генерал?
– Кто его знает? Генерал. Нормальный. Общевойсковой.
Леша лежал ничком у обочины. Щупленький. Черные пятна крови, припорошенные пылью, расползлись вокруг дырочек на спине гимнастерки. Лилово-красный репей прицепился к рукаву. Ноги в сапогах с широкими голенищами свалились в кювет.
Я держался за буксирный крюк. Как же это?.. Столько атак и оставался в живых. И письмо от мамы. И аттестат ей послал. И в училище на соседних койках. А как воевал!
Ребята стояли молча. Плакал башнер, привалившись к броне. Я смотрел на них, почти ничего не видя.
– Эх вы! Генерал! Сволочи они! Фашисты! – Я рванулся к танку. Как молнией хлестнуло мой экипаж. Миг – и все на местах, быстрее меня. Я даже не скомандовал.
Взвыл стартер. Тридцатьчетверка, как сумасшедшая, понеслась по дороге. ‹…›
“Виллис” проскочил перед нашим носом. Я даже смог разглядеть этих гадов. Где-то мне уже встречалась лоснящаяся красная морда генерала. А эти – старшие лейтенанты! Что, испугались, сволочи? Страшно? Ишь, как орденами увешаны. В бою небось не доживешь до такого иконостаса. Пригрелись под генеральской жопой, трусы проклятые! Страшно небось, когда гонится за вами танк? Даже свой. В экипаже вас научили бы прятать страх на самое дно вашей подлой душонки! ‹…›
– Заряжай!
– Есть, осколочный без колпачка! ‹…›
Спокойно. Все вопросы потом. Чуть-чуть выше кузова. В промежуток между старшими лейтенантами. Я довернул подъемный механизм. Вот так. Пальцы мягко охватили рукоятку. Спокойно. Раз. Два. Огонь!
Откат. Звякнула гильза. Рукоятка спуска больно впилась в ладонь.
Вдребезги!
А я все еще не мог оторваться от прицела. Казалось, то, что осталось от “виллиса”, всего лишь в нескольких метрах от нас.
Тусклое пламя. Черный дым. Груда обломков. Куски окровавленной человечины. Сизый лес, как немецкий китель.
Пусто. Тихо. Только в радиаторах клокочет кипящая вода».
А вот тот же слух в дневниковой записи фотокорреспондента газеты «Красноармейская правда» Михаила Савина: «Февральским утром генерал Черняховский вместе со своими адъютантами в сопровождении охраны выехал на легковой автомашине в Ковно (Каунас). Весь фронт знал, что у Черняховского шикарный немецкий “опель-адмирал”, которым командующий очень дорожил. Генерал на трофейном лимузине направлялся в расположение армейского госпиталя, где работала его “боевая подруга” – военврач медицинской службы. В Ковно славно отдохнули: было много выпивки, музыки, танцев. Утром черный “опель” уже мчал генерала со свитой на запад, в расположение штаба фронта. В дороге случилась неприятность: шофер автомашины “зацепил” идущий в направлении фронта танк Т-34. Конечно, “опель” было жалко: помяли весь передок. Рассвирепевший генерал вылез из легковушки и потребовал командира боевой машины. “Командир первой танковой разведроты старший лейтенант Савельев”, – представился танкист. Очевидцы утверждают, что пьяный еще с ночи Черняховский вытащил из кобуры пистолет и тут же на месте застрелил лейтенанта. Затем генерал сел обратно в помятый лимузин и, обгоняя танковую колонну, поехал дальше. Спустя несколько мгновений Черняховский был смертельно ранен осколком снаряда, который разорвался рядом с удалявшимся “опель-адмиралом”. По автомашине командующего 3-м Белорусским фронтом с расстояния около 400 метров стрелял осиротевший экипаж злополучного танка…»
Подчеркнем, однако, что соответствующая дневниковая запись была сделана только в апреле 1945 года, два месяца спустя после гибели Черняховского. И отражала она всего лишь распространившиеся на фронте слухи, поскольку Савин не был очевидцем гибели командующего 3-м Белорусским фронтом. Данные слухи показывают отношение к Черняховскому значительной части подчиненных, считавших его жестоким генералом, не жалевшим людей.
Есть и другие варианты этого рассказа, в которых Черняховский непосредственно отдает приказ расстрелять провинившегося танкиста. Разумеется, проверить достоверность «народной» версии гибели полководца как в деталях (различаются марка автомашины, на которой ехал генерал, и её состояние после разрыва рокового снаряда), так и в целом нет никакой возможности. Но точно так же нет возможности проверить официальную версию о немецком снаряде как причине гибели Черняховского, озвученной еще в его некрологе.
Подписавшие донесение о гибели Черняховского член Военного совета генерал-лейтенант Василий Макаров, будущий заместитель министра госбезопасности, уполномоченный НКВД по 3-му Белорусскому фронту комиссар госбезопасности 2-го ранга Виктор Абакумов, начальник военной контрразведки СМЕРШ, и генерал-лейтенант Павел Зеленин, начальник СМЕРШ 3-го Белорусского фронта, предпочли бы повторить версию о немецком снаряде даже в том случае, если твердо знали, что в действительности командующего фронтом расстреляли возмущенные танкисты. Версия о своих танкистах, убивших своего командующего фронтом, была куда опаснее для карьеры. И как именно погиб Черняховский, мы, боюсь, достоверно не узнаем никогда.
Точно так же, как никогда нельзя будет с уверенностью сказать, как погиб первый советский комендант Берлина генерал-полковник Николай Берзарин – врезавшись на
