солнечного круга. Неужто к ней невозможно привыкнуть? Она ведь тоже по-своему красива. Хороша. Словно неполированная слюда.
«Маришка… Маришка дура. Пусть, ежели хочет, уходит. Одна».
Стекло холодило лоб. Настя чувствовала, что слёзы щиплют глаза. Но решение уже принято.
Подружку всё равно вернут. Уж после пропажи Танюши, так просто Маришке не убежать. Её накажут, но это ничего. Может, хотя бы придёт в себя…
И они будут вместе. Да. Обязательно будут.
Как раньше.
От дум её отвлёк возникший на границе пустоши силуэт. Там, где снежное поле встречалось с серым небом.
Настя прищурилась.
Неужели уже воротился учитель? Так скоро?
Силуэт вдалеке был окутан клубами дыма. Двигался быстро.
«Паровой снегоход?» – её сердце кольнуло.
Кому придёт в голову забираться в такую даль? Быть может, он из деревни?
«Он точно едет сюда».
Девчонка спешно сбежала по лестнице – по-прежнему пустынной, ни души вокруг. Она хотела было свернуть в трапезную, притаившуюся прямо за парадной залой, – рассказать о паровых санях Маришке и остальным.
Но на полпути Настя остановилась.
В зале, на лестнице, в галереях-балконах – даже тех, что торчали под самым потолком, – не было совсем никого, кто бы мог за ней проследить?
«Не суйся в это», – сказала она себе.
Но… Ей так хотелось знать, кто этот человек на паровом снегоходе. Откуда он? Чего ради приехал?
Что за вести он может нести?
И что вообще творится там – во внешнем мире?
Во двор Настя выскочила как раз вовремя – паровые сани тормозили у ворот.
Наездник был грузным, в чёрных форменных брюках, жакете, на нагрудном кармане серебряной нитью вышита «П». Такая же вышивка красовалась и на фуражке.
«Письмоносец!»
Приютская сбежала вниз по ступеням, бросилась по гравийной дорожке к воротам. Сердце колотилось, трепетало в груди.
– Д-добг'ый день, господин, – она прижалась лбом к чугунной решётке. Дыхание сделалось сбивчивым и тяжёлым. – Чем могу я услужить вам?
– А вы, сударыня?.. – отозвался он, неловко слезая с пароцикла.
– Служанка! Тут недавно, – девочка улыбнулась кокетливо, но слегка нервно. Поспешила исправиться, игриво разгладив подол коричневого платья. – А вы из дег'евни?
– Чаго? Не-ет, конечно, нет, – он по-простецки улыбнулся, демонстрируя ямочки на щеках. – Я-то это… городской.
– О-о! И какие вести слышно? – Настя пустила в ход всё своё очарование, на какое только была и способна. Но она так переживала… – Ах, г'асскажите, г'асскажите всё, что знаете! Тут так тоскливо…
Приютская тараторила, будто трещотка. Она знала, мужчин это сбивало с толку.
– Э-э, – письмоносец, казалось, не сразу разобрал её слова. – Прошу меня извинить, сударыня, – он досадливо потёр подбородок. – До вас так долго ехать. У меня так много ещё адресов…
– Ну хоть самую-пг'есамую малость… Что слышно из двог'ца?
– Из… дворца, госпожа?
– Об Импег'атог'е и Импег'атг'ице, быть может?
– О, – мужчина опешил. – Уж и не знаю, чем тут вас порадовать. Я-то ведь не сильно о таком ведаю… Моя жена бы вам рассказала, а я…
– А в гог'оде как? Он далеко?
– Далеко ли? А вы…
– Не отсюда! – быстро нашлась девушка, улыбнувшись ещё шире. Щёки горели. – Недавно пг'иехала и издалека, никак толком не запомню, где тут что и как…
– А… Так, ну да, далековато будет, – мужчина открыл объёмистую сумку-планшетку. – Послушайте, мне право надобно обратно. Ещё много работы и…
– Ну хоть капельку вестей, господин, – взмолилась Настя, нервно оглядываясь на парадные двери. – Самую малость.
– Так ничего нового-то ведь и не случилося, – мужчина вытащил конверт. – Я, право, не знаю, чаго вам рассказать-то…
Настя разочарованно выдохнула.
– Извините меня, дурака, – письмоносец виновато улыбнулся и протянул ей конверт. – Прошу не огорчайтеся, но… Вот, мне надобно ехать. Дела-то сами собой не переделаются.
Приютская с мгновение недоуменно глядела на его руку, прежде чем спохватилась. Дрожащими пальцами она вцепилась в письмо. Сердце пропустило удар.
– Уж не обессудьте, – пробормотал мужчина, садясь на паровые сани.
– С-спасибо, – Настин голос дрожал. – Как собег'ётесь в наши кг'ая в следующий г'аз, подкопите для меня, пожалуйста, весточек!
– Непременно.
Он завёл мотор, и паровой снегоход, тяжело запыхтев, двинулся с места. Приютская ещё несколько секунд глядела сквозь облако пахучего серого дыма на спешно удаляющегося письмоносца, прежде чем сунула письмо в карман юбки и бросилась к дому.
«От дура! – в сердцах сказала она сама себе. – Как собралась его отдавать адресату?»
Настя сжала письмо в кармане и, полушага не дойдя до парадных дверей, развернулась и бросилась с крыльца прочь.
Руки так и чесались. Конверт обжигал пальцы. Неужто она не станет читать? Её ведь могли увидеть. Усадьба, словно паучиха, пялилась на неё множеством тёмных двустворчатых окон. А ежели её видели? И идут прямо сюда, торопятся схватить. Наказание неминуемо, так неужто придётся получить его незаслуженно?
Настя хотела спрятать послание в комнате. В послеобеденный отдых позвать Маришку с Володей и прочесть его вместе. Володя бы придумал что-нибудь, решил бы, как подбросить письмо незаметно, так никого и не выдав.
Но ведь её могли видеть!
«А быть может, там ничего и нет особенного, пустая чиновничья формальность…»
Настя прижалась спиной к холодному камню стены. Щёки раскраснелись, от быстрого бега она прерывисто и часто дышала через рот. Пальцы теребили плотную пергаментную бумагу.
«Прочти его!»
Она ведь могла бы всё запомнить, а ежели внутри что-то важное – передала бы остальным.
«Дура! Зачем вообще надобно было спускаться?»
Ничего путного письмоносец не сумел ей поведать.
«Проклятое письмо, что мне с ним теперь делать?!»
Когда она вытаскивала письмо из кармана, её пальцы так сильно дрожали, что то едва не упало на землю. Настя оглядела конверт. Его запечатывал тёмный сургуч.
«Незаметно его не открыть…»
Настя таращилась на послание, не в силах решиться. Откроет – обратно не запечатать. Не откроет – отдать его адресату всё равно не выйдет.
«Быть может, сделать вид, что его и не доставляли?»
Ежели никто не заметил приезда письмоносца – некому и знать, что послание прибыло в усадьбу. Ежели это что-то неважное, о нём и не подумают. А ежели важное… Что ж, пришлют другое. Быть может, письмоносцу даже достанется.
От этой мысли Насте стало до крайности стыдно. Но она не могла не признать – лучше уж ему, чем ей.
Настя ещё раз оглядела конверт. Тёпло-молочная шершавая бумага, синяя, почти чёрная печать с выпуклой «П», украшенной вензелями.
Девчонка сорвала печать и развернула послание.
От волнения строчки пустились перед глазами в пляс. Сосредоточиться было почти невозможно.
Сбоку раздался хруст гравия. И в мгновение, когда приютская оторвала взгляд от послания, письмо вырвали из её пальцев.
– Вот ты и попалась, моя
