Всё, что он творил, делалось не по его воле.
— Заворожен или нет, не мое дело. Я хочу забрать свой товар или плату за него.
Они снова склонили головы и негромко заговорили меж собой. И чего обсуждают? Уверен, что они загодя всё решили. Но я и впрямь зря сюда пришел. Ничего с них взять не выйдет, разве что силой.
— Мой род всегда славился честностью. И хоть то нам в убыток встанет, я готов дать тебе должную плату, — сказал старший из Жирных, а толмач подхватил его слова. — Но взамен прошу услужить мне. Я хочу снять ворожбу с Хотевита, а для того нужна та мрежница. Привези ее, и я насыплю столько серебра, сколько было уговорено. Даже за украденный у нас товар.
Я молчал.
— Вы же хирдманы! Вам платят, а вы выполняете работу. Много ли вам платят за кровь и смерти? Здесь же много серебра стоит на кону, и всего-то одну бабу привезти!
Я молчал. Снова позвал свою стаю и всматривался в их спокойные огоньки, чтобы не вспылить и не изрубить наглецов.
— И твои люди смогут вернуться в город, не боясь обвинений. Довольно лишь сказать, что и вас заворожила мрежница.
Он ни разу не назвал Дагну по имени. Может, и к лучшему, что свадьба не сложилась. Каково было бы ей жить в этом доме? Хотя, как знать, вдруг Жирные не осмеливались бранить хельта в лицо?
— Жирные, значит. Говорят, ваши лавки стоят не только в Велигороде, ваши корабли ходят по рекам Альфарики, ваши люди живут даже в Годрланде. Как бы обман не встал вам дороже, — негромко сказал я.
Надо спросить у Дагны, как отличить корабли Жирных от других. Я сам буду резать их людей и проламывать борта, буду забирать всё добро и за малую плату отдавать другим, и так, пока не верну всё до последней марки. А потом вернусь в Велигород и сожгу их нарядный терем. И никакой воевода меня не остановит.
— Подумай! — донеслось мне вслед. — Поговори со своими людьми. Хёвдингов убивали и за меньшее.
Я вышел из их вонючего дома, остановился во дворе и потер лицо, сдирая мерзость, что мне налепили Жирные. Хоть разговор вышел коротким, но прождал я немало, на улице уже стемнело. Выходит, Гуннвид знал или предполагал, что предложат мне купцы, потому и сказал, чтоб я не ходил к ним, потому и людей своих забирает.
Кто-то дернул меня за рукав. Я едва не подпрыгнул от испуга, ведь не ощутил чужой руны рядом, а потом увидел, что это всего лишь девчушка, безрунная. Мелкая, белоголовая, с лентой в волосах, значит, не рабыня. Она прошелестела что-то, да только я разобрал лишь что-то о Хотевите.
— Хотевит? Ты о нем?
Она заговорила еще быстрее, дергала за рукав, куда-то тыкала пальчиком. Я присвистнул и позвал одного из вингсвейтов, что стояли там.
— Что она говорит? Чего хочет? Не пойму никак.
Парень выслушал девочку и сказал:
— Ее Хотевит прислал, спрашивает, нет ли у тебя какого знака от невесты его. Хочет узнать, как она, здорова ли.
— А кто эта девочка вообще?
— Да кто-то из Жирных. Я их не знаю почти никого.
— Спроси, нет ли у нее знака от Хотевита.
Вингсвейт поговорил с ней, она огляделась и вытащила украдкой кусочек бересты, а на ней что-то нацарапано. Парень сразу сказал, что знаков не знает, написанные слова не слышит.
Я немного подумал, а потом решился. Вряд ли Дагна сказала что-то, что могло бы нам навредить. Потому я вытащил лоскут ткани, что она передала, сунул его девчонке в руки.
— Пусть отдаст Хотевиту и больше никому. Я пока тут подожду. Но недолго.
Она взяла лоскут и тут убежала, но не в дом, откуда я недавно вышел, а куда-то вкруг, на зады. Вскоре вернулась, сунула мне в руки еще кусок бересты и убежала. Даже спросить ничего не вышло.
Беда с этими их словами, которые можно руками передать. И кто мне их перескажет? А! Гуннвид ведь мне первым похвалился насчет такого умения, вот пусть он и мучится.
Я вернулся ко двору вингсвейтар, пересказал Гуннвиду разговор с Жирными, ничуть того не удивив. А потом протянул ему берестяные куски и попросил пересказать слова Хотевита. И на первом куске было сказано, что пишет это Хотевит, а девочка по имени Зимава ему помогает. На втором же Хотевит сказал, чтоб я ждал его недалече от деревни Троеверши, и что он принесет обещанную плату.
Глава 16
Троеверши отыскать было несложно. Один из людей Гуннвида знал эту деревню, она стояла первой на озере, если идти по берегу Вечевой стороны. Вингсвейтары вывели меня за город, а уж там я отыскал Рысь. И мы вместе сидели в лесу неподалеку от Троеверш и ждали Хотевита.
Ждали уже второй день. Хорошо, хоть Гуннвид поделился припасами, и нам не пришлось воровать кур или охотиться на зайцев. Еще радовал вес родного топора на поясе, который я припрятал перед входом в Раудборг. А больше ничего и не радовало.
В который уже раз я разглядывал бересту с нацарапанными на ней узорами. Выломал кусок коры с березы и старательно перерисовал каждую черточку.
— Леофсун, глянь! Я тоже так могу, не отличить! И не понять, кто сделал эти слова. Выходит, что я назвался Хотевитом, но разве я стал им? Любой мог выскрести любую ложь, тут же не видать, кто рисовал. Ни голоса не услышать, ни в лицо заглянуть.
Рысь лениво потянулся, взял обе бересты.
— Не совсем похоже. Ты царапаешь глубоко, неровно, и некоторые линии не так идут.
Я выхватил свой кусок и изломал его на мелкие кусочки.
— Не о том речь. Если это не Хотевитовы слова? Что, если это кто-то другой сказал? Кто угодно может бересту изрисовать.
— Мы уже говорили о том. А кому это надо? Жирные могли бы тебя и во дворе убить. Несколько стрел с крыши, и готово!
— Воевода?
— Ты же сам сказывал, что он уехал с Вечевой стороны. И ему тоже незачем отправлять тебя к этой деревне и два дня ждать чего-то. Давно бы уже привел хирд и поймал нас.
Наверное, Рысь прав. Сам Хотевит и даром не нужен, я бы давно вернулся к ульверам, если не обещание вернуть добро, пусть и выцарапанное на бересте. Хотя веры в начертанное слово больше не было. Хотевит давеча тоже говорил, что по той коже его род должен заплатить мне сполна. И где мое серебро?
Время от времени один из нас прохаживался по округе, чтоб проверить, не затерялся ли где живичский купец, не пробегают ли рядом живичские воины. Тихо. В деревне тоже ничего подозрительного не видать, всё как у нас: трудится народ, горбатится на земле, ловит рыбу. Девки смеются над парнями, парни красуются перед девками, бабы стирают да одним глазком приглядывают за босоногой мелюзгой. И тут, в деревне, в сапогах никто не выхаживал, больше босиком или в плетеной обувке.
Лишь к ночи я почуял неподалеку шестирунного. Рысь спрятал руны, чтоб не заметили, пошел проверить, вернулся с Хотевитом и сразу ушел обратно в лес, чтоб глянуть, не привел ли наш курчавый живич кого-то еще. Купец обрадовался, завидев меня, видать, Леофсуна он не так крепко запомнил, а вот я напротив опечалился, так как при нем не было ни сундука, ни тяжелой мошны, лишь легкий плетеный короб за спиной. Ни в жизни не поверю, что там лежит всё наше серебро. Хотя чего это я прежде времени беспокоюсь? Вдруг он золотом отдаст?
— Кай! — воскликнул Хотевит и затарахтел на живом.
В его речи часто мелькало имя Дагны, но пусть сожрет меня Бездна, если я понимал, что он лопочет. Впрочем, мои познания в его языке тоже невелики. Не кричать же «С Альдоги мы!»
— Где серебро? Плата где? — спросил я и ткнул пальцем в кожу с его словами. — Никакой Дагны, пока не увижу платы.
Он закивал, полез в короб и вытащил… Нет, не огромный кусок золота, не кошель с серебром, не литой браслет и не толстую цепь. Он вытащил еще один отрез тонкой беленой кожи.
Я невольно зарычал, прыгнул к Хотевиту и впился рукой в его горло.
— Снова несказанные слова? Снова какие-то хитрости? Сколько еще будешь меня дурить? Что ты говорил? Что твой род заплатит, даже если сдохнешь! И где мое серебро? Где оно?
Пальцы сжимались сильнее и сильнее, купец выронил кожу, беспомощно замолотил по руке, прохрипел что-то. Мне хотелось сломать его горло и вырвать из тела, но разве это вернет хирду добычу? Хоть душу отведу, любуясь его перепуганной мордой. И вдруг он обмяк
