первую очередь наименее защищенных.
И вот их осталось уже пятеро, все в бронях и хорошо прикрываются щитами. Среди них есть одно смутно знакомое лицо, я с трудом его узнаю, Иловай. Он щит держит в правой руке, а оружие в левой. Странно, он ведь не левша. Точно, у него же пальцы на правой руке не гнутся, вот и сменил, понятно.
По телу растекается сила жизни. В руках стрела, и я наполняю её магией ветра. Дары не конфликтуют между собой, и это хорошо.
Товарищи начинают отступать под защиту леса, окликая меня. Я не реагирую. Стрела готова, и древко начинает вибрировать от напряжения.
Выстрел — и она впивается прямо в середину щита. Щит разлетается щепками, и воина в броне прошивает насквозь. Враг валится замертво под ноги своему товарищу, который запинается о тело и летит в снег. Двадцать шагов разделяют меня и трех врагов.
Мгновение — и новая стрела заполнена силой ветра, выстрел. И она прошивает одного врага и впивается в следующего, спешащего за ним. Одним выстрелом двоих, да я прям мастер.
А последний враг приближается ко мне. Но стрела готова, и я вскидываю лук, смертельный снаряд смотрит ему в лицо.
— Ну, здрав будь, Иловай!
[1] Аника-воин в переносном смысле означает человека, который хвастается лишь вдалеке от опасности.
Глава 20
— Яромир! — Иловай шипит, словно змея, а его лицо кривится, и во все стороны летят слюни.
Помнит меня негодник, не забыл. Это так приятно.
И я с мстительным и каким-то извращенным удовольствием спускаю тетиву.
Его голову разрывает, а у меня на щеке появляется длинная кровавая царапина от прилетевшего осколка то ли шлема, то ли кости черепа. Я слишком близко стоял.
Убойные у меня стрелы получаются с силой ветра. Жаль только, впрок таких не заготовишь, секунд двадцать — время их жизни. А после моя сила, заключенная в стрелах, начинает сходить на нет. А сами стрелы становятся негодными, ломкими, даже металлический наконечник легко можно сломать рукой, остается только выкинуть.
Последний оставшийся дан поднялся с земли и осмотрел убитых мной воинов, у него на лице появилась горькая усмешка.
А после отбросил щит и снял с головы шлем, который тоже полетел на землю.
Он был немолод, его лучшие годы давно прошли. Лицо было изрезано морщинами и старыми зажившими шрамами. Седая борода была заплетена в две косы. А глаза отражали усталость, но в них словно тлела какая-то непонятная мне искра.
— Jeg mødte Gud i kødet, i kamp. Du vil sende mig til Valhalla, til Odins sale. Hvor jeg vil drikke honning med mine slægtninge, — он словно прокаркал эти слова своим голосом. И, перехватив топор двумя руками, понесся на меня: — А-а-а-а… En møder mig.
Я спускаю тетиву и пронзаю сердце старого воина.
Шаг, еще шаг, и он валится на колени, а после и на землю, он так и не выпустил топор из рук.
— Интересно, что он такого сказал напоследок.
— Что он встретил живого бога в бою, а ему пора в Вальгалу, его там заждались, — рядом раздался тихий голос Блуда, и он кинул на меня странный взгляд, заставивший меня сглотнуть.
Надеюсь, слов дана больше никто не слышал.
Боевые же товарищи начали выходить и осматривать убитых мной.
— Они же в бронях, да и щиты пробиты, как ты это сделал? — раздался чей-то голос.
Я лишь пожал плечами. Главное, чтобы прозвище не дали Яромир-скорострел, а на остальное плевать.
А битва все продолжалась, уже наши наседали на врагов, не давая им лишнего мгновения прийти в себя. Все-таки удар в тыл данов качнул чашу весов в сторону нашей победы.
— Потом поболтаем, а сейчас стреляй, — выдал указание Дубыня. Он прав, нам есть чем заняться.
Но в этот момент распахнулись ворота града, и оттуда вышла вооруженная толпа горожан, которая вознамерилась ударить во фланг остаткам данов.
А впереди всех большими шагами несся Говша, размахивая топором. Даже с такого расстояния я смог признать старого война, с которым провел не один учебный поединок.
Вот и помощь подоспела, видимо, когда в городе увидели неминуемый разгром данов, решили вмешаться. А нейтралы и те, кто поддерживал Путислава, сдали свои позиции. И Рознег этим воспользовался.
Было противно от того, что часть горожан так поступила. Но ничего не попишешь, у каждого были свои интересы.
Стрелять стало невозможно, было легко попасть в своего. Так что нам оставалась только ждать.
Даны бились с яростью, понимая, что это конец. И через пять минут все было кончено. Остался последний враг, который умудрился залезть на дерево и отбиваться оттуда. Ему даже плен предлагали, но он отказался, и бросок копья поставил точку в этой битве.
А дальше понеслась работа, добивали раненых врагов. Я же начал оттаскивать раненых в сторону, отделяя их от павших товарищей. Сначала рядом со мной появился Рознег, а после и Снежана, и мы втроем спасали жизни людей.
Сорок три воя умерли на поле боя, и почти все были ранены. Трое умерли чуть позже, их не успели спасти, слишком у них раны были серьезны, можно было, конечно, попытаться их спасти и потратить на них все силы вместе с Рознегом, но тогда бы умерло еще больше людей. Так что нам пришлось выбирать, и выбор был не в пользу этой троицы.
Мертвых врагов раздевали до исподнего и просто сбрасывали в море, никаких похорон и никаких почестей.
А вечером состоялись похороны павших воев. Драккар, еще утром принадлежавший данам, выволокли на берег, в него сложили всех наших мертвых, при оружии и одоспешенных. Предали их огню и принесли в жертву трех молодых ягнят, дабы в посмертии боги были благосклонны к павшим. А после началась тризна по воинам.
На следующий день мы отправились за нашей добычей, которую стерегла пара воинов, которые не отошли от раны в битве с пруссами.
А после началась дележка трофеев. Еще и присовокупили туда имущество рода Путислава.
Кстати, женщины этого рода были найдены, и было решено их похолопить и продать на торге в Волине. Так как видеть их никто не хотел.
Часть оружия павших данов пришлось отдать горожанам, они все же нам помогли.
А те, кто выступили изначально за Путислава и нейтралитет, с завистью и злостью смотрели на нашу добычу.
Многие наши на это смотрели и довольно скалились.
Делить доли доверили моему отцу и Возгарю, как самым авторитетным людям.
Отцу и досталось больше всех долей, аж
