Я просто имею в виду, что это не просто развлечение. Понимаешь? — Я слышу, как вибрирует мой телефон на прилавке кассы, и наклоняю к нему подбородок. — Можешь проверить? Я хочу убедиться, что планы не изменились, — говорю я, хватая несколько коробок, чтобы передвинуть дисплей. Уже зная мой пароль (потому что лучшие друзья всегда так делают), она берет мой телефон, а затем… тишина.
Я поднимаю глаза, пытаясь разглядеть её за коробками, которые я искусно складываю, но безуспешно.
— Кэт? — Она не отвечает.
Итак, Кэм? Она моя королева драмы. Она моя мужененавистница. Она единственная, на кого я могу рассчитывать, что она остро отреагирует буквально на всё.
Кэт? Она — милая и добродушная, ни капли остроты. Она безнадёжно романтична и нежно влюблена.
Поэтому, когда я наконец вижу её, держащую мой телефон и с широкими, остекленевшими глазами, я начинаю паниковать.
— Кэт? — говорю я, откладывая коробки и подходя к тому месту, где она стоит, уставившись на мой телефон.
Черт. Случилось что-то ужасное.
— Он называет тебя naranja? — спрашивает она, её голос низкий и… обеспокоенный, и я смотрю на неё в замешательстве.
— Что?
— Naranja. Он так тебя называет?
— О чём ты говоришь? — Я беру свой телефон из её ослабленных рук, и смотрю на сообщение от Дэмиена.
Дэмиен: Я буду у тебя в четыре. Подходит, naranja?
— О. Да. У нас был целый разговор о том, что я не осень, и что оранжевый — совсем не мой цвет, но он всё равно называет меня так. Я думаю, он просто смеётся надо мной, потому что, ну, знаешь, розовый, — говорю я, проводя рукой по своему наряду с розовым топом, черными брюками и парой розовых каблуков. Я оглядываюсь на свою лучшую подругу и почти вижу в её глазах сердечки, как у «Суперкрошек».
Черт.
— Он латиноамериканец.
— Да, — говорю я, смущаясь.
— Media naranja. — Я моргаю на неё. — Это значит половина апельсина. — Я продолжаю моргать на неё, затем смотрю на свой телефон, полагая, что моя подруга официально сошла с ума.
— Поняла. — Я набираю ответ Дэмиену, подтверждая, что время мне подходит, и одновременно наблюдая за Кэт.
— Это поговорка, — говорит она, продолжая. Я останавливаюсь и смотрю на неё, странное чувство ползёт по моей коже, как маленькие иголочки осознания.
— Почему мне кажется, что всё, что ты собираешься сказать, ударит мне в голову.
— Есть много причин, почему её используют. Некоторые считают, что это из-за древнегреческого перевода; другие говорят, что это потому, что нет двух одинаковых апельсинов. — Я продолжаю смотреть на неё, ожидая, когда она перейдёт к делу. — Но в основном, на испанском это означает "моя вторая половина". Или моя лучшая половина. Но чаще всего её используют вместо чего-то вроде "родственной души".
Мир перестаёт вращаться.
Негромкая рождественская музыка, звучащая через громкоговоритель, затихает.
Исчезает суета и суматоха покупателей, делающих последние покупки.
— Прости, что?
— Он называет тебя naranja. Это не потому, что он думает, что это смешно, что ты любишь розовый и ненавидишь оранжевый цвет, Эбби. — Опять моргание. — Он называет тебя своей родственной душой, когда говорит это.
— Что? — спрашиваю я, и небольшой, полный ужаса смешок срывается с моих губ. — Нет. Боже, нет. Ты, должно быть, перепутала. — Она медленно, почти печально качает головой.
— Это поговорка. Её невозможно спутать, Эбс.
— Он сказал это после нашей первой ночи вместе, Кэт, — говорю я, и паника охватывает меня.
Не потому, что мне не нравится Дэмиен.
Мне чертовски нравится этот мужчина.
Он нравится мне абсолютно больше, чем должен нравиться мужчина, с которым не предполагалось быть дольше шести недель.
Мне нравится этот мужчина так, что я вижу будущее с ним. Будущее, которое мне не дано видеть. Будущее, которое невозможно, учитывая то, как начались эти отношения.
Я в панике, потому что, если это правда, если всё это время это было больше — я потеряла все моральные устои. Я потеряла всякую надежду на то, что смогу представить это в своём воображении как нечто иное, чем действительно дерьмовый поступок по отношению к другому человеку.
Когда это было развлечением, было легко убедить себя, что ничего страшного в этом нет.
Когда вокруг бросают такие слова, как "родственная душа", чувства ранятся.
И я не хочу быть таким человеком.
И хотя мне хочется сесть и расспросить Кэт о каждом мельчайшем переводе этого дурацкого слова, я не делаю этого, потому что чары замедления заканчиваются, и я провожу остаток смены, бегая по магазину, помогая покупателям и больше не пересекаюсь с Кэт.
Но когда я ухожу, направляясь домой, чтобы собраться, я думаю только о том, как мне нужно сказать Дэмиену.
Глава 27
23 Декабря
Эбби
— Мне нужно сказать ему, Кэм, — говорю я низким голосом, пока она аккуратно расчёсывает распущенные локоны с бигуди, которые она помогла мне уложить.
Когда я вернулась домой с работы, Кэм уже была у меня дома, собирая вещи для послеобеденной подготовки.
Она хорошая подруга, старается помочь мне снять тревогу, но я знаю, что какая-то её часть хотела быть здесь на случай, если ей понадобится отговорить меня от разговора, который нам предстоит.
Её рука останавливается на полпути, её глаза встречаются с моими в зеркале моего туалетного столика.
Её глаза потрясённые, широкие.
Мои — мягкие, обеспокоенные и, честно говоря, немного нервные.
— Что?
— Мне нужно сказать ему, — повторяю я, делая глубокий вдох. Расчёска скользит по остальным моим волоса, прежде чем она делает шаг назад и садится на изножье моей кровати. Её брови сходятся в замешательстве.
— Я не…, — начинает она. — Я не понимаю.
— Сегодня, прежде чем мы отправимся на вечеринку, я собираюсь признаться. Расскажу Дэмиену всё.
— Но… почему?
— Это уже не просто, Кэм. Это пиздец, правда. Я больше так не могу. Я должна была
