на ласки этой женщины.
«Нет, Эрна! — думает он. — Вы мне не мать, не сестра. Зря вы стараетесь приласкаться — мое сердце не отзовется вам!»
По вечерам Эрна пользовалась любым поводом для того, чтобы вызвать его к себе наверх. Иногда это бывало очень поздно. В соседней комнате спали детишки. Эрна начинала непринужденную болтовню, раскрывая подчас Гарнику свои женские секреты, а он смущенно слушал ее и не мог отвести глаз от портрета Рудольфа — мужа хозяйки, майора гитлеровской армии. Может быть, по его приказу расстреляли комиссара Варданяна…
— Я пойду, фрау Эрна, уже пора…
— Посиди! — не отпускала Эрна. — Мне так хорошо с тобой! Мне нравятся твои глаза… Я еще не видела таких черных глаз. Посмотри на меня, Геворк!
И Гарник нехотя щурился через плечо Эрны на самодовольное, чванливое лицо ее мужа.
Эрна поднималась с места, чтобы посмотреть ему в глаза, обнимала его плечи, ластилась к нему, а он, вежливо отстраняя от себя охваченную возбуждением женщину, все твердил:
— Иоган там ждет меня! Я должен идти.
— Ну, иди!.. — сердито отодвигалась она, поднося руки к вискам: «Что за человек, — из кремня он что ли? Из стали?..»
«Стыдно!» — говорила она себе. А на другой день, когда снова видела большие, красивые глаза Гарника с удивительно длинными ресницами, — начиналось все снова.
Все повторялось… И опять перед Эрной был бесчувственный идол, деревяшка. Но зато, когда они бывали в городе, он странно оживлялся. Каждый раз, спросившись у хозяйки, он шагал к станции, к вылинявшему ветхому вагону в тупике, где жила большая семья рабочего Шиндлера.
Эрна не догадывалась, в чем дело, и разрешала ему эти прогулки. Гарника встречали у Шиндлеров, как родного. Он дружил с малышами, с Гретой и Альфредом. Фрау Генриетта относилась к нему, как к сыну.
А Тереза… С Терезой он был тих и молчалив и только смотрел на нее восхищенным взглядом. Он краснел, завидев эту девушку, смущался, разговаривая с ней.
Однажды Тереза пошла проводить его. Он сказал ей тогда:
— Тереза, ты поехала бы со мной в нашу страну? Она красивая! Знаешь, когда война кончится, Тереза, я снова приеду и увезу тебя с собой. Ты веришь?
Тереза слушала молча, серьезно, и в ее голубых глазах Гарнику почудился теплый огонек.
Они шли к станции.
Вдруг Тереза, не стесняясь прохожих, прямо на середине улицы поцеловала его. Поцеловала, повернулась и побежала назад. На перекрестке она помахала Гарнику рукой и уже пошла не оглядываясь по длинной улице.
В глазах Гарника на мгновение потемнело. Он даже как будто не поверил тому, что произошло. Но ведь он еще чувствовал тепло ее губ на своих…
Ничего не понимая, он стоял и смотрел вслед Терезе.
— Сколько же я должна ждать тебя, Геворк?.. — послышался вдруг за спиной голос Эрны. Это сразу отрезвило. Его лицо мгновенно приобрело то каменное выражение, которого никак не могла разгадать Эрна. Но сейчас она была мрачней его. Только теперь она поняла, почему этот парень не отзывается на ее чувство.
— Геворк, — недовольно заговорила она, — кто у кого служит: я у тебя или ты у меня? Что же это такое?.
Гарник молча взялся за руль велосипеда. В эту минуту он не мог ни о чем говорить.
Но Эрна сидела рядом и, не переставая, укоряла:
— Целый час заставил меня ждать! Такой свинье, как ты, я делаю всякие поблажки. Жду, как дура, а он там крутит любовь, оказывается! Посмотрим, как дальше будешь крутить…
Эрна долго ворчала, потом замолкла. Сидела нахохлившись.
Теперь вместо Гарника она стала брать с собой в город Великанова. Хозяйка старалась меньше видеть Гарника, держала его в отдалении, не звала больше наверх, не угощала яблоками и вишневым вареньем.
Мало-помалу роли переменились: Великанов все чаще стал похаживать на второй этаж, оставался там полчаса, час.
Гарник ни о чем не расспрашивал товарища.
Однажды, проснувшись утром, он с удивлением увидел, что постель Великанова накрыта. «Куда он мог уйти в такую рань?». В это время наверху скрипнула дверь и послышались шаги. Вошел Иван.
— Ты что? Дома не ночевал?
Великанов смущенно усмехнулся.
— Там… у нее. Влюбилась в меня… Понимаешь?
— Гм!.. Ну?
На лестнице показалась Эрна. На ее лице блуждала довольная улыбка.
— Иоган, приготовь велосипед! Запаздываем, — пропела хозяйка.
Они снова и снова уезжали в город. А он, Гарник, вот уже сколько времени не видел Терезу. «Что она обо мне подумает? Поцеловала меня, а я исчез, и ни слуху, ни духу…»
Самолюбие не позволяло просить Эрну. Между тем он должен был поехать в город, должен был увидеть Терезу.
— Помоги, Иван! — не выдержав, сказал однажды он товарищу, — мне надо съездить в Цельтвиг. Надоело тут сидеть. А к этой не хочу обращаться. И вообще…
— И вообще я тоже подумываю о том, как бы нам достать паспорта. Пора бы распрощаться с этой кралей. У меня накопилась небольшая сумма. А в город, — что ж!.. Садись вечерком на велосипед и езжай. Сегодня Эрна уйдет в гости. Ты ведь успеешь приехать до ее возвращения? А если и запоздаешь, не беда.
Вечером Гарник выехал. Была уже весна, леса оделись в темный наряд, горная речка журчала резвее. Гарник быстро гнал велосипед по хорошо знакомой дороге.
Кружатся колеса, прохлада обвевает лицо Гарника, в ушах свистит ветер, а ему кажется, что это Тереза спрашивает его нежным голосом: «Почему не приезжал так долго?..»
Надо спешить, надо увидеть Терезу, поговорить с ней.
Вот и знакомый вагон. Он постучал в дверь. Сердце его дрогнуло, когда изнутри послышался голос фрау Генриетты: «Кто там?» Она открыла дверь.
Дети уже спали. Гарник положил на стол принесенный сверток и краем глаза посмотрел туда, где обычно спала Тереза. Девушки не было.
— А где она, фрау Генриетта? — Только теперь он заметил печаль на лице женщины.
— Уехала в Вену, Гарник. Я отправила ее к Хильде. У нас ведь несчастье — мужа опять уволили. Вчера он уехал в Морцгюшлаг, хотя мало надежды найти работу там.
Гарник тяжело опустился на стул. Надо было посочувствовать фрау Генриетте, этой доброй австриячке, с которой опять стряслось несчастье, но Гарник не находил слов.
— И давно уволили Иозефа? — после долгой паузы спросил он.
— Уже больше недели.
Он хотел спросить о Терезе — когда она уехала, но постеснялся: не подумала бы чего фрау Генриетта.
Было уже поздно, неудобно было засиживаться. А он все медлил, не находя сил подняться. Кинув последний взгляд туда, где обычно спала Тереза, выдавил незначащие слова:
— Я пошел,
