Она смотрела вверх, туда, где разливалось голубое небо. Черный дым уже почти закрывал его, но в проблесках оно было такое же ясное, как в день ее свадьбы, самый, как ей казалось, счастливый. Что приготовила для нее Ефросинья? Что бы это ни было, она сегодня освободится.
Жаль, что она не увидит лица настоятельницы, когда та узнает, что все раскрылось.
Мысль о том, что сотовый Аделии у нее в кармане и о нем никто не знает, заставила взвыть от бессилия.
Если часовня завалится, велика вероятность, что горящие обломки упадут и на нее. Девушка смогла чуть сдвинуть тяжелые плахи, немного развернуться, прижалась правым боком к сырой земле – защитить от огня правый бок, где в кармане лежал бездыханный сотовый аппарат с компроматом на Ефросинью.
Пожарные и МЧС, разбирая завалы, найдут ее тело. И сотовый останется нетронутым. Его зарядят, чтобы установить ее, Млады личность. И увидят последние фото в галерее.
Жаль, что она не сможет пояснить, что это и где они взяты.
Еще больше жалко, что этим она вряд ли поможет гадалке – она так рассчитывает на нее и того человека, что должен был ждать ее в домике.
«Все нескладно», – подумалось отстраненно.
Голубое небо над головой все больше застилалось черным дымом. Где-то вдалеке – или ей это показалось – послышался вой сирены. Счастливая мысль мелькнула за мгновение до того, как Млада потеряла сознание: «Неужели пожарные прибыли быстрее?».
Тусклый образ на краю безвременья.
Пшеничное поле. Девчонка с косичками, с плетенными в них голубыми ленточками. Ясный и по-взрослому пристальный взгляд. Перебивая вонь гари – тонкий аромат полевых незабудок.
Глава 18. Дальняя заимка
Аделия даже во сне чувствовала боль. Ее усугубляло и делало невыносимой скованное положение – девушка чувствовала, что не может двигаться. Каждая клеточка тела ныла так, будто ее нанизывали на раскаленную иглу. Сотни раскаленных игл, которые проникали в мутное сознание и подкрепляли состояние беспомощности. В нос бил тошнотворный запах гнили и старых, задо́хшихся тряпок. Голова гудела, на виски давило будто железным обручем.
Изнемогая, Аделия подняла голову, почувствовала дуновение свежего воздуха и потянулась к нему. С трудом разлепила веки, заставив сфокусироваться на том, где она оказалась и что с ней произошло – взгляд уперся в красно-бурую клетчатую ткань, в которую она оказалась завернута.
Помнила голос, шептавший имя Карины. Помнила тяжелый взгляд и запах восковых свечей.
И Карину с кровью на виске. Помнила, как чужая рука схватила за волосы и отбросили на стену. Мутнеющий взгляд девушки и разметавшиеся темные волосы и сейчас стояли перед глазами.
– Макс…
Позвала, пытаясь выпутаться. Руки болели не просто так они были связаны за спиной. Плечевые суставы ныли от боли, запястья онемели, они оказались стянуты чем-то плотным и тягучим, как и ноги. «Скотч», – догадалась девушка, попробовав высвободиться. Левая рука горела огнем и пульсировала.
Аделия вспомнила удар, падение и боль, полоснувшую по глазам.
С трудом двигая плечами, девушка смогла немного выползти из кокона, высвободить голову и осмотреться.
Она была не в домике Ефросиньи в поселке. То, что она сейчас наблюдала больше походило на сарай: рыболовные снасти на крючках, аккуратно свернутая рыбацкая сеть, жестянки с гвоздями и прочей мелочью. Перевернутая вверх дном лодка. Старый велосипед с проржавевшими спицами. Неясного цвета ветошь и пластиковые канистры из-под машинного масла, тосола.
За своей спиной обнаружила второй точно такой же рулон из старых одеял, только однотонно синий.
Аделия пнула того, кто в нем был:
– Эй!
В ответ – утробный стон. Сверток пошевелился, попробовал сесть.
– Попробуй выползти из тряпок и освободиться, – подсказала.
– Аделия? – приглушенный голос.
Ада вздохнула с примесью горечи:
– Я… Карин, это ты?
– Не могу, голова болит… – девушка силилась выбраться из вороха одеял, неловко извивалась змеей. Замерла, тяжело засопела.
Аделия понимающе кивнула:
– Это она у тебя потому болит, что тебя сама-доброта Ефросинья о стенку головой шибанула, – заметила полоску скотча поверх одеяла. – Погоди, попробую зубами разорвать.
Изловчившись, добралась до клейкой ленты. Затаив дыхание, чтобы в нос не лез противный запах, вцепилась зубами в скотч, дернула на себя. Лента подалась, с треском разорвалась. Аделия потянула зубами уголок, чтобы помочь высвободиться Карине. Тихо скомандовала:
– Давай, выбирайся…
– Как?! – девушка застонала, заплакала. – Все болит… Не могу.
Аделия прислушалась к шуму за дверью, поторопила родственницу:
– Как бы еще больнее не заболело… Давай, через «не могу».
Карина послушно выбралась из одеял, Аделия терпеливо ждала. Когда девушка села, сказала:
– Подползи ближе, перегрызу тебе скотч на запястьях, а ты меня высвободишь…
Карина придвинула ей руки. Охнула, когда, липкая лента, наконец, отстала от кожи, растерла запястья. Рассеянно огляделась, разрывая скотч на одеяле Аделии:
– Мы где?
– Да кто же знает, – гадалка смогла, наконец, выпрямиться, размяла шею. Левое плечо распухло, пальцы посинели и стали похожи на сардельки – определенно Ефросинья сломала ей руку.
Аделия подползла к двери, посмотрела в небольшую щель между досками: увидела двор заросший травой, деревья, небольшую, довольно хлипкую ограду.
– В деревне мы, что ли? – предположила.
Карина не смотрела во двор, исподлобья наблюдала за ней:
– Зачем ты меня нашла? – спросила.
– Не тебя, – Аделия решила, что враждебность в голосе девушки ей померещилась, невозмутимо пожала плечами. – Меня пригласил местное Управление Следственного комитета. Ефросинья у них в разработке в связи с исчезновением людей.
– Ты же гадалка? Тебя попросили погадать?
В голосе молодой девушки послышалось пренебрежение и издевка, которые на этот раз Аделия не могула игнорировать, посмотрела через плечо – и поймала на себе пристальный взгляд Карины.
В тон девушке уточнила:
– Гаданием я себе на жизнь зарабатываю, а по профессии и образованию я психолог с дипломами и практикой во Франции, да с лучшими тренингами Гарварда.
Карина отвела взгляд, покраснела.
– Прости, не знала.
Аделия вернулась к наблюдению за двором:
– Забей, – выдохнула: – Сейчас не это главное…
