добавила: – Жерар как-то упомянул об этом. Но ты в любом случае не смогла бы его спасти, у тебя не было шансов что-то изменить.
Ева пожала плечами, однако ее встревожило, что Жозеф с такой легкостью рассказал Женевьеве о случившейся с ней трагедии.
– Если бы я уговорила его уйти в подполье… если бы постаралась понять, что происходит на самом деле…
– Я испытываю похожие чувства, когда вспоминаю прошлое. Но мы не должны винить себя. Теперь мы просто обязаны приложить все силы, чтобы ничего подобного не произошло с другими людьми.
– Ты правда считаешь, что мы способны на что-то повлиять? – спросила Ева после долгого молчания. – Иногда мне даже не верится, что мы с тобой – часть большого Сопротивления. Бывают дни, когда я вообще забываю о том, что за этими стенами находится целый мир.
На следующий день все изменилось. Перед уходом Ева, как всегда, наводила порядок в крошечной библиотеке: прятала чернила и печати, убирала бланки и готовые документы в словарь-тайник, «Книгу утраченных имен» поставила на полке так, чтобы она не привлекла к себе внимания. Неожиданно дверь открылась, и на пороге появился бледный отец Клеман.
– Женевьева с тобой? – спросил он.
– Нет, она уже ушла. Отец Клеман, у вас все хорошо?
– Боюсь, что нет, Ева. Иди за мной.
Она молча последовала за ним через пустую церковь в его маленький кабинет за алтарем. Войдя, Ева увидела Эриха, который сидел на стуле с мрачным видом.
– Так это… – начала она, но тут же осеклась. Ей хотелось спросить о Реми, но она не знала, было ли Эриху известно о нем, и не стала выдавать информацию о Реми немцу, пусть Эрих и зарекомендовал себя как верный союзник. Кроме того, ее вопрос мог показаться глупым. Ведь если бы с Реми что-то случилось, ей бы наверняка сообщили. Они не виделись уже около года, но он по-прежнему занимал почти все ее мысли и никак не хотел уходить из ее сердца, что, по ее мнению, выглядело не очень-то разумно. Она постоянно думала о нем, переживала за него, мучилась темными ночами, предполагая самое страшное, – что его убили, а она так никогда и не узнает об этом. Посмотрев на отца Клемана, она догадалась, что он уже понял, о чем она думает.
– Нет, Ева, насколько мне известно, наш старый друг в добром здравии, – быстро проговорил отец Клеман и указал на стул рядом с Эрихом: – Пожалуйста, располагайся.
Ева села. Пока священник усаживался за стол, она почувствовала, как растет ее тревога.
– Ева, мы сильно беспокоимся, – произнес немец. На Эрихе не было его нацистской формы, и, если бы не акцент, его легко можно было принять за своего: друга или соседа. – У меня есть все основания считать, что мое командование предприняло попытку внедрить своих людей в нашу сеть. Судя по всему, она оказалась успешной.
– Что? С чего вы взяли?
– Они знают некоторые имена. Насколько мне известно, про вас и отца Клемана они еще не прознали, но подозреваю, скоро начнутся аресты. – Эрих и отец Клеман переглянулись. – Я не знаю, кто нас предал, Ева, но дети в большой опасности.
– Дети? Какие именно?
– Все. – После тяжелой, пугающей паузы Эрих продолжил: – У них есть адреса шестнадцати домов в городе, где прячутся дети, а также семи ферм на окраине, и послезавтра утром там пройдут обыски. Ева, у них же имена детей и тех, кто их укрывает. Просто необходимо перепрятать детей, и как можно скорее. Не знаю, Ева, похоже, это конец.
У Евы кружилась голова:
– Конец?
– Да, конец всего. Ваша ячейка раскрыта.
Ева с недоумением посмотрела на отца Клемана: она была уверена, что Эрих ошибается. Но священник только кивнул.
– И что нам делать? – спросила она.
– Мне нужно, чтобы вы немедленно начали готовить документы для детей и их опекунов.
– Конечно. – Потрясенная Ева молчала, но вскоре произнесла: – Последние две недели мы с Женевьевой делали документы для партизан, а к детским еще даже не приступали. – Она прижала руку ко рту: – О боже, Женевьева! Ее нужно предупредить. Если нас рассекретили…
– Я схожу к ней, – сказал отец Клеман.
– А что насчет моей матери?
– Сомневаюсь, что кому-нибудь о ней известно. Как только я найду Фокона, попрошу его послать кого-нибудь, чтобы приглядели за ней. А ты, Ева, нужна нам здесь. Нельзя терять время.
Ева кивнула, в ее груди бешено стучало сердце.
– И что потом? Что мы будем делать после того, как подготовим все документы?
– Думаю, самое правильное сейчас затаиться. Так что приготовь документы для себя и своей матери. Наконец-то осуществится ее желание – вы поедете в Швейцарию.
– А что будет с вами?
Мрачная улыбка тронула губы отца Клемана, а глаза наполнились грустью:
– Я останусь здесь и постараюсь делать то, что позволят мне силы. Но все в руках Господа.
Женевьева так и не пришла в церковь. Отец Клеман заглянул в библиотеку, чтобы сообщить, что ему не удалось ее разыскать: несмотря на комендантский час в квартире ее тоже не оказалось. Когда же отец Клеман упомянул, что Фокона он тоже нигде не нашел, Ева облегченно вздохнула – без сомнения, эти двое были сейчас вместе, несмотря на то, что из-за отсутствия Женевьевы ей придется всю ночь работать одной. Но если им завтра предстоит бежать из Ориньона, лучше, чтобы Женевьева этой ночью хотя бы выспалась.
Однако же утром Женевьева тоже не появилась, и Ева начала беспокоиться. Она не спала всю ночь и уже почти управилась со всеми документами, но надо было, чтобы кто-нибудь посмотрел свежим глазом и перепроверил, нет ли в документах ошибок.
Женевьеву наверняка предупредили о грядущей буре – скорее всего, это сделал Жозеф; а может, они вдвоем даже успели скрыться. Но в то же время Ева не могла себе представить, что Женевьева уехала, никому ничего не сказав. Должна же она была заглянуть в библиотеку и удостовериться, что Еве не требуется помощь. Хотя, возможно, на этом настоял Жозеф, пообещав прийти к Еве после того, как Женевьева окажется в безопасности.
Да вот только и Жозеф никак не объявлялся. Чернила высохли, и, пока Ева еще раз проверяла все удостоверения личности, в душе у нее нарастало тревожное чувство. Она быстро пересекла пустую церковь и вошла в кабинет отца Клемана. В том же напряженном состоянии, что и она, святой отец ходил из угла в угол. Он взглянул на Еву и даже попытался улыбнуться, однако скрыть печаль за этой улыбкой ему так и не удалось.
– Ева, мне так жаль, – произнес он, прежде чем она успела что-либо сказать. – Мне жаль, что я впутал тебя во все это.
– Пожалуйста, не надо извиняться. Эти полтора года необычайно много для меня значили. Я уверена, что оказалась здесь не случайно, – поверьте, я здесь на своем месте.
– Но опасность…
– Я с самого начала понимала, какой это большой
