потому что мог кто-то из «ударников» допустить невольный огрех и запоздать с броском, а то и просто залюбоваться невольно открывающейся ему сверху картиной, а припас-то использовался не учебный, как в памятном потешном бое, а боевой, он и убивать, и калечить назначен, так не своих же — из окружающего место боя кустарника появилась старшая дружина, бессменно возглавляемая теперь Юрием.
Когда-то Андрея буквально потрясло стихотворение, написанное полной мерой заставшим Великую Отечественную фронтовиком Семеном Гудзенко. Там были, в частности, такие строки:
«Был бой коротким, а потом
Мы пили водку ледяную.
И выковыривал ножом
Из-под ногтей я кровь чужую».
Здесь и сегодня до такого лютого ожесточения не дошло, просто в один прекрасный момент немцы кончились. Вроде бы шла на рать грозная сильно-могучая армия во главе с опытными начальниками, а потом — бац! — и наступил такой момент, что вот нет просто ее, кончилась, как уже было сказано. Как в старых фильмах, когда с помощью чисто аппаратных методов пытались изобразить внезапное исчезновение героя или героини: дескать, вот он/она только что тут, а вот уже и нет...
Это было хорошо, и это было славно. Просто потому, что некому, судя по всему, кроме русичей и их союзников рассказывать об этом сражении на правах очевидцев. Те немцы, что могли бы, наверное, о чем-то свидетельствовать, лежали на земле, в седлах, вповалку друг на дружке — как только не лежали. Главным и общим для всех их было одно — смотрели на окружающее они теперь мертвыми глазами. И неизвестно, что при этом видели...
Свои потери, вновь до удивления невеликие, немедля сочли тут же. И даже спор возник среди начальников похода — не стоит ли немного их преувеличить, а то не поверят ведь! Одним конных оружных более пяти тысяч, из них более сотни одоспешенных крепко рыцарей Тевтонского Ордена — Внуков с зубовной тоской представил, сколько жеэто надо будет людей и подвод, чтобы всю эту кучу совершенно ненужного больше прежним хозяевам железа из того леса вывезти. Выставив надлежащее случаю сторожевое охранение из рвавшихся все еще в бой, который давно прекратился «ударников», бъявил короткую дневку — только чтоб перекусить набыстро, да обработать и перевязать, кому потребно, раны.
Андрей спешил домой в Полоцк. На следующей седьмице жена его Вайва-Варвара должна была наконец разрешиться от бремени...
Глава 18
ГЛАВА 29,
в которой происходит самая страшная для Андрея потеря; тело умершей Варвары-Вайвы решают сжечь, Внуков остается один с младенцем на руках
Княжна полоцкая Варвара Ивановна умерла родами по завершении положенного ей на тягость срока, который истек, как и было в свое время строго определено Бируте, в самой середине апреля. Единственное, в чем серьезно ошиблась тогда вайделотка, — так родился сын Федора и Вайвы не за стенами Кенигсбергского замка, а в славном граде Полоцке в настоящем, специально выстроенном к его появлению на свет отчем доме.
В глубоких лесных оврагах еще оставался кое-где посеревший от весеннего тепла некогда девственно чистый белый снег, а дочь девять месяцев как мертвого жемайтского кривуле Йонаса Кесгайлы с таким же посеревшим лицомприлегла в ожидании проводов в последний земной путь в верхней горнице достроенного всего три недели назад рядом с епископским деревянного здания с высокими, украшенными причудливой резьбой по закраинам окнами, светлыми своей новодельной чистотой помещениями и длинной укрытой, выходящей в сторону соснового бора галереей.
Когда строение еще только закладывалось и возводились первые тяжелые, как казалось, даже на вид своими неподъемными концами венцы кряжистых окорованных дубовых бревен, радующаяся проклюнувшемуся весеннему солнышку жена Федора-Андрея настояла на возведении этой части величавого даже в в своей незавершенности сооружения именно в таком виде. Она рассказывала по вечерам мужу, как их сын Александр будет, подрастая, все быстрее бегать, шлепая босыми ногами по скрипучим от ранней усадки — не до конца строевой лес был высушен! — светлым янтарно-желтым сосновым и темным бордово-красным вишневым половицам, уложенным в ряд в задуманном ею сложном рисунке и устланным тонкими ткаными полотнами.
Внуков, горестно стоя в верхней горнице между широкой кроватью, на которой упокоилась временно Варвара-Вайва, и подвешенной к потолку люлькой, где пускал первые пузыри недавно появившийся на свет младенец, их — да-да, теперь и его, а не какого-то там погибшего великой действительно смертью некоего Федора, подлинного княжича полоцкого! — сын Александр, Сашка, припоминал читанное в такой далекой от него «прошлой жизни», что обитатели Литовского края среди богинь высшего разряда почитали и так называемых парок, держащих в своих руках человеческие жизни.
Всего их было семь сестер. По старшинству первой по роду считалась Верпея. Сразу по рождении человека она принималась прясть нить его жизни, на конце каждой такой нити находилась звезда. Второй шла Метантея, сматывающая эти нити в особые клубки. Третья — Аудетоя — забирала клубки себе и ткала из этих нитей особое полотно.
Расположившаяся
