Внезапно она испугалась, что больше не сможет владеть собой. Что весь этот яд, который она замкнула в себе на пять долгих лет, вдруг выльется и зальет все вокруг нее, как океан, прорвавший дамбу.
Из двери библиотеки вовремя выглянул Финни. Оливия понимала: ей надо поговорить с ним, по крайней мере предупредить, — но вдруг испугалась, что если откроет рот, из него вырвется крик, от которого задрожат канделябры.
Финни, дай Бог ему здоровья, взглянул на нее и мотнул головой в сторону гостиной.
— Она еще удерживает тех женщин? Оливия кивнула, стараясь успокоить дыхание. Финни понимающе кивнул.
— Я бы вышел в сад, — предложил он. — Там никто не услышит, как вы ругаетесь.
Из ее горла вырвался булькающий звук, и она улыбнулась, не рискуя произнести что-нибудь.
— Но если вы не хотите столкнуться с ними, идите в сад через библиотеку.
Она кивнула. Финни исчез и тут же возвратился с Джеком, висящим у него на плече, словно мешок с зерном.
— Харпер велел позаботиться о нем, — шепнул Финни. И, наклонившись, поцеловал ее в щеку. — Сказать по правде, я предпочел бы свалить его прямо через заднее окно. Как сказал бы сержант, надо быть совсем идиотом, чтобы поверить всей этой лжи.
Глядя на огромного экс-боксера, Оливия почувствовала облегчение.
— Спасибо, Финни, — вырвалось у нее. — И спасибо Харперу.
— Мы все так считаем, красавица. Теперь ступайте. Мы о нем позаботимся.
Она пошла. Ей еще не приходилось бывать в этом саду, но стоило там оказаться, как она поняла: он очень хорош, хотя совсем небольшой, — в таком саду никак нельзя заблудиться. Ее встретила пышная растительность и тишина. Спасибо леди Кейт — между клумбами с наперстянкой, ромашками и дельфиниумом были проложены дорожки, на случай если кому-нибудь захочется походить, чтобы справиться с сильным волнением.
Оливия пыталась убежать от своих чувств. С руками за спиной, с грудью, вздымающейся от усилий сдержаться и не завопить, она по-солдатски маршировала мимо цветов, и от нее распространялись волны отчаяния и бешенства. Особенно бешенства.
Те женщины. Мелочные, самовлюбленные, лицемерные. Как смеют они судить ее? Как смеет Джек обвинять ее? Как она допустила это?
Ей было так трудно. Пять лет назад она ушла куда глаза глядят, как они того потребовали. Она исчезла, словно не рождалась на свет; каждый раз, когда ей отказывали, она оказывалась ступенькой ближе к полному забвению. Она не сделала ничего постыдного, но за ней тянулся шлейф позора, она платила высокую цену за грехи, которых не совершала.
И вот эти женщины явились сюда, требуя, чтобы ее снова изгнали. И Джек слышал, что они говорили.
Как мог он глумиться над ней? Как мог принять за чистую монету злорадные слова двух скучающих матрон из общества? А она-то начала верить, что после того, как спасла его, ухаживала за ним и любила его, он изменился настолько, что за правдой обратится к ней.
Она засмеялась, смех вышел резким и грубым. Да. Вот так. Надо же было быть такой идиоткой. Это, подумала она, последняя капля.
Ей придется искать, куда идти дальше. Пусть леди Кейт очень добра к ней, нельзя, чтобы она несла бремя бесчестья Оливии. Ей снова придется скрываться, чтобы ее не смог найти Джервейс. Чтобы никто не мог узнать ее и лишить места. Ей придется найти другой способ выживать.
О Господи, она не в силах выносить это.
Словно наткнувшись на невидимую стену, она резко остановилась.
Нет. Она сможет вынести это.
Джек не возвращается к ней. После того, что случилось сегодня, она не уверена, что позволит ему вернуться. Будь он проклят, если она доверится ему снова. Будь они все прокляты.
— Оливия? Я могу чем-нибудь помочь?
Оливия встрепенулась при звуках голоса Грейс. Подруга стояла у выхода из библиотеки.
— Меня не должны видеть разговаривающей с вами, Грейс. Я ведь больше не могу называться вымышленным именем, я персона нон грата.
Грейс наклонила голову, очень внимательно слушая.
— Вы знаете, Оливия, я всю свою жизнь старательно держалась в стороне от людей с дурной славой. И начинаю думать, что многое из-за этого потеряла. Если вы не возражаете, я бы хотела остаться.
Оливия подошла к подруге и обняла ее.
— Мне следовало бы набраться благородства и сказать вам «нет», но у меня нет других подруг, кроме вас и леди Кейт, и я не знаю, что мне сказать, если она в моих же интересах захочет отослать меня.
— Превосходно. Леди Кейт просила передать вам, что в маленькой столовой есть несколько особенно безобразных безделушек, которые просто просят, чтобы их разбили. Она считает, что самые приятные звуки они будут производить, если бить их о камин.
Оливия в конце концов улыбнулась.
— Боюсь, безделушки леди Кейт продержатся до другого гостя. Я не из метателей.
Грейс похлопала ее по спине.
— Что вы собираетесь делать?
Глядя на удлинившиеся тени, Оливия покачала головой.
— Джек очнулся?
— И очень спокоен. Я думаю, он старается понять.
Оливия вскинула голову. Она долго раздумывала. Мрачно кивнув, она развернула плечи, как — она видела — делали гвардейцы, маршировавшие по рю Рояль.
— Да, Грейс, ему давно пора это сделать.
Грейс кивнула.
— Голова у него совсем разболелась, и мы дали ему питательный отвар. Финни сказал, у вас его ранец.
Оливия терла глаза.
— Да. Когда я услышала разговор гостей леди Кейт, мне пришло в голову, что у нас нет больше времени. Мне пришлось показать его Джеку. Раньше мне в голову не приходило использовать его в таких целях. — Она пожала плечами. — Это было единственное, что, как мне казалось, могло удержать его здесь.
— Вы уверены, что пришло время сообщить ему факты?
Она покачала головой.
— Он считает, что знает теперь все самое худшее. Не думаю, что у нас есть время ждать, пока он сам придет к правильным выводам.
— Что вы намерены делать?
Оливия невольно взглянула на окно Джека.
— Вам лучше дать ему побольше порошков от головной боли. Граф Грейсчерч узнал, что в действительности произошло пять лет назад.
Невозмутимая, преданная Грейс улыбнулась:
— Понятно. Могу я присмотреть за ним?
Оливия вслед за ней пошла в дом.
— Если вы будете держаться подальше. Джек как раз из тех, кто швыряет вещи.
Теперь, когда она приняла решение, ей казалось, что должно стать легче. Наконец-то она выскажет ему все. Но одного решения оказалось недостаточно, чтобы освободиться от всего, что накопилось и требовало выхода. Горячая волна поднималась в груди, подходила к горлу, стучала в уши, душила. Она удивилась, что так долго удерживала все внутри.
