и Лана поняла, что оставит ребёнка, который рос в ней самой. «Семя — ничто. Земля — всё», — вспомнила собственную прежнюю мысль.
Она вздохнула и съела первую ложку овсянки, захрустывая ореховой печенькой.
На экране нацгардия в защитной амуниции безжалостно вязала митингующих, их тут же, в автозаках, насильственно прививали.
— Я подам на вас жалобу! — кричал один задержанный и привитый, красный, словно томат.
Ответ нацгвардейца телевизионщики запикали.
Несмотря на борьбу с «японкой», полностью грибок не убивался, кочуя от мыши — к кошке, и порой находил своего антиваксера. Хорошо, хоть не расползался по области, может из-за ультразвукового поля, а может оттого, что в округе вынужденно выбили всех диких птиц. И откуда пришла японка? Из её, Ланы, бывшего дома, из дома Павора. Нулевыми пациентами, как выяснилось, стали дочка и внук домработницы, люди с нетрадиционной медицинской ориентацией. Павор теперь сидел без права залога, ждал суда и срока, дом опечатали, огородили, а дворы, его и соседский, стояли выжженые мощным антисептиком. У соседа от грибка подохли обе собаки и симус, тот плакал и многословно проклинал Павора. Всё это время с города не снимали карантин, не разрешали въезд и выезд, но к поголовной вакцинации, настоящей жёсткой мере, власти перешли только сейчас.
В новостях показали инфекционное отделение городской больницы, заполненное специальными бокс-капсулами. В них, под снотворным, тихо лежали заражённые грибком антиваксеры и получали нистатиновые вливания. Показали излечившихся — бледных и ошалевших. Одного заражённого обнаружили и поместили в инфобокс слишком поздно, теперь грибница хаотично билась внутри, пытаясь выбраться, как огромный, судорожно кашляющий жук, а медработники мрачно смотрели на её движения — предстояла утилизация.
Показали и старушку с пучками брокколи на лице, слишком дряхлую и старую, чтоб напасть, бездумно сосущую беззубым, поросшим грибами ртом татуированную руку собственного взрослого внука, тот отворачивался, скрывая слёзы. От старушки Лана огорчилась и съела ещё ложку слизкой каши. Её беспокоила изжога, всю первую беременность она мучилась точно так же, овсянка была отличным средством спасения.
Отряд МЧС с огнемётами выжигал заражённую страусиную ферму, а хозяин горевал в стороне — он экономил на нистатиновой кормовой добавке.
С маленьких красных геликоптеров распыляли жёлтую нистатиновую пыль.
В контактном зоопарке ветеринары превентивно кололи нистатин ксеноживотным.
В новостях царил один грибок, словно позитивных новостей не осталось. Впрочем, показали свадьбу прокурора — пир во время чумы.
Начался блог рекламы, и Лана доела свою овсянку. Предлагали супер пылесос-посудомойку-мини-стиралку, которую если купить, то больше можно ни о чём не беспокоиться. Предлагали бесплатную вакцинацию Глобалом, сироп от кашля, стиральный чудо-порошок и ветеринара, белозубого парня с ампулой: позаботься о своём питомце. Намедни Лане через адвокатку давали большие деньги за рекламу с мозгоедом, но та ни в чём не нуждалась и отклонила пропозицию. Должность специалиста-практика в новом исследовательском центре, который организовал, легализовал и на широкую ногу оплачивал Ручей, позволяла не заботиться о насущном хлебе, а на банковском счету копилась зарплата. Там же лежала приличная сумма выигрыша, как шутила Лана — боевые Серого.
Она уложила волосы, прилично оделась и съездила в гинекологическую клинику, где сдала анализы и сделала УЗИ — всё шло прекрасно. После забрала Капельку из сада и поехали в город, в старое любимое кафе, на мороженное. Теперь посетители проходили через рамку со специальным светодетектором грибка, которые массово привезли, все одинаковые, и раздали по организациям и предприятиям, санинспекция теперь обязывала пользоваться подобными. Имеешь дверь? Поставь детектор. Некоторые, безответственные, рамку даже не включали, что, конечно, было нарушением правил карантина, тем более, что порой детектор на ком-то срабатывал, выявляя споры.
Расковыряв свою порцию пломбира в хрустальной вазочке, Капелька без особого вдохновения выела мороженное и оставила горку фруктов, затем поглядела по сторонам и сказала:
— Может пойдём домой? Там к Серому самка пришла. Все звери садятся вокруг, смотрят и цокают, я тоже смотрела и цокала. Пошли смотреть вместе! Это очень интересно, как они грызутся, толкаются и лижутся, а потом он её ебёт.
Лана захлебнулась соком и закашлялась, прижимая салфетку ко рту. От кашля заплакала, а может от досады.
— Капелька, какой ужас, какое кошмарное слово, где ты его взяла?!
Кажется, пребывание в колыбе травмировало ребёнка. Лана ужасная мать.
— Наташина мама разводит британских котиков, — Капелька покивала с умным видом. — Наташа говорит, что сперва коты ебутся — а затем родятся.
— Никогда, — Лана потрясла пальцем, — никогда не говори этих слов, потому что я приду в садик и напихаю твоей Наташе полный рот горчицы, и её маме напихаю, и мне за это ничего от полиции не будет, потому что я ценный ручейный сотрудник, а вот она с тобой перестанет дружить.
Капелька осмыслила и заревела.
— Не на-а-адо-о! — затянула она.
— Ну вот и не ругайся. Я же не ругаюсь.
В стае в самом деле откуда-то взялась чужая самка, более светлая, чем остальные, и более мелкая. Покрутилась среди оживившихся самцов, но заигрывать стала с Серым и он надолго пропал со станции, из пищеблока, из спальни. Лана нашла их у ельника. Самка со страхом и неприязнью таращила янтарные глазки и поднимала верхнюю губу, демонстрируя, что вооружена и опасна. Она далеко отбегала всякий раз, когда Лана пыталась приблизиться, и та оставила чужачку в покое. Но Капелька, как оказалось, нет.
Пришла пора кормить зверьё. Она переоделась в новый рабочий комбез, который носила по настоянию Марьи Ивановны, с супер-защитой, вроде костюма рейнджера, хотя сама не видела в этом необходимости: за всё время Лану цапнули только однажды, и то в экстремальной ситуации, когда она вручную вправляла выбитую лапу молодому, порядком глупому черту. В тот раз, поливая кровью пол и затыкая пальцами дыру в плече, Лана улеглась в новую станционную медкапсулу и автомат наложил ей швы по-живому: обезбола она боялась, не знала, как скажется на ребёнке.
— Мама, они притащили живого оленёнка! — порой плакала дочка. — Давай отнимем?
— Этого делать нельзя. Он мёртв, дорогая, тебе показалось, — лгала Лана и уводила дочь.
Что поделать, если звери охотились и готовили к охоте своё потомство. Она понемногу научилась отличать своих жестоких питомцев, сперва — самцов от самок, затем — одного от другого, и по тому, как они ели, постигла иерархию. Иногда, стоило ранним утром выйти во двор, к ней со всех сторон устремлялись длинные серые тела, и тогда она знала: охота была неудачной. В противном случае сытое зверьё отсыпалось в логове, сложившись в кучу друг на друге, только Серый ломился в станцию, хвалиться окровавленной шкурой, и Лана неизменно гладила его,
