в пути. Меньше, через пять суток на планету должны высадиться Имперские войска, и начнется эвакуация. Храм Императора станет нам последним оплотом, пока мы будем ждать прилета помощи.
— Эвакуация? — Атия посмотрела на комиссара с удивлением. — Вне зависимости, прибудет помощь или нет, будет произведена или нет эвакуация, когда это произойдет и сколько к тому моменту останется выживших, наша задача неизменна: сделать все возможное и невозможное, чтобы искоренить мерзость перед Лицом Его.
— Но это, — Гвинеро замолчал не в силах произнести слово «самоубийство». — Какую пользу мы принесем, если погибнем, защищая этот город, который и так мертв?
— Мы — комиссары, — Хольмг полоснула Карро Гвинеро своим взглядом. — Мы всегда там, где и должны быть. На передовой. На острие атаки. Это — наша жизнь. Как часто говорил Октавиан: комиссары не имеют право на леность души.
— Леность души? — переспросил Карро.
— Да. У него было такое выражение. Душу, как и тело, необходимо постоянно тренировать и закалять. «Вы будущие комиссары», говорил он. «Вы не можете быть просто сильными. Вы обязаны быть сильнее. Вы не можете быть просто храбрыми. Вы обязаны быть храбрее. Всегда быть на шаг впереди. На вдох ближе к смерти. Совершенствуясь каждый день. Идти вперед, до самого Золотого Трона, с правом остановиться лишь у его основания» — Атия посмотрела комиссару Гвинеро в глаза. — Это тот путь, который выбрал каждый из нас.
— И ты никогда не жалела? — спросил он едва слышно.
— Нет. Разумом я полностью осознаю сделанный мною выбор и все его последствия. А сердцем каждый день подтверждаю этот выбор и принимаю его с радостью.
— С радостью? Что есть радость в таком мире, как наш? Есть ли она вообще?
Хольмг задумалась, но лишь на мгновенье.
— Думаю, да. Когда твое мнение, твой выбор, твои стремления и твои действия объединяются в единой цели, которая именуется долгом, это и есть Радость.
Секундную паузу, что пролегла между двумя комиссарами, вспорол резкий, короткий возглас, раздавшийся от того места, где оказывали первую помощь раненым. А минуту спустя двое гвардейцев вынесли мертвое тело и положили его к другим погибшим, аккуратно сложенным в стороне и ждущим часа своего погребения.
— Спасибо, — чуть скованно сказал Гвинеро.
Атия удивленно вскинула голову.
— За этот разговор, — пояснил Карро.
Хольмг посмотрела на него, потом не громко произнесла:
— Один раз.
— Что?
— Был один раз, — Атия улыбнулась одними глазами. — В Схоле. Давно. Мы не спали несколько суток. Потом долгое ночное дежурство. Мое. Полчаса до рассвета. Глаза закрывались. В тот момент я пожалела, что рядом нет комиссара, который бы приставил болт-пистолет к моему затылку и приказал не спать.
— И, что потом? — Гвинеро так же улыбнулся одними глазами.
— Осознала, что комиссар здесь — я. И когда поняла это, то нашла в себе силы.
Мимо них пронесли еще одно бездыханное тело. Гвардеец истек кровью до того, как ему смогли оказать помощь. Карро проводил его долгим взглядом. Пока они говорили, ряд погибших пополнился еще несколькими телами.
— Было честью оказаться с вашим выпуском здесь, на Ферро Сильва, — сказал он, чувствуя, как потерявшая поначалу чувствительность рука заныла, исходя острой пульсирующей болью.
Хольмг посмотрела на комиссара Гвинеро:
— Император защищает.
— Император защищает, — отозвался Гвинеро.
— Наверняка они скоро начнут новую атаку, — тихо добавила Атия. — Надо приготовиться.
Карро склонил голову и опустился на одно колено. Хольмг последовала его примеру.
Почти тут же вдохновение и величие святого места окутали их незримой мантией.
— Пусть моя кровь, плоть и кости остаются чисты. Пусть моя святая аура отбрасывает нечисть. И пусть я навсегда останусь верным Имперскому кредо, — зашептала молитву Атия, чувствуя, как вновь просыпающаяся в сломанных ребрах боль начинает отступать.
Карро Гвинеро вновь посмотрел на Хольмг:
«Она вчерашний кадет. Как получилось, что ее рассуждения тверже моих? Когда я это упустил? Что сделал в своей жизни не так?»
Он пробежался взглядом по ее фуражке, немного спутанным волосам, бледному лицу со следами усталости, и остановился на кителе чуть ниже уровня груди: бурое пятно, почти не различимое на черной ткани, едва заметно увеличилось.
РЭКУМ
Она осторожно толкнула люк вперед. Тот поддался, но не до конца, и Хильдегад приложила еще больше усилий. Несколько раз за это время она поднималась с нижних этажей и даже пару раз была настолько близко от поверхности, что слышала доносившиеся от центральных улиц Рэкума звуки боя, крики и выстрелы. Это привносило в ее обезображенную душу нечто, что доставляло губернатору удовольствие. К тому же, значит, ее уход к перерабатывающему комплексу останется незамеченным. А это было то, что нужно. Несколько раз Витинари, даже захотелось улыбнуться, но она почти сразу понимала, что позабыла, что это такое. Как будто улыбка никогда в жизни не касалась ее губ.
Хильдегад продолжала пробираться вперед, двигаясь то по самым низким уровням города, то поднимаясь к самым улицам, пролегающим через рабочие кварталы и жилые зоны. Она не боялась, что будет узнана. Скорее, наоборот. Уже ничто в ее облике даже отдаленно не напоминало о губернаторе. Последние сутки, проведенные Витинари в запутанных лабиринтах коммуникаций под городом, завершили превращение губернатора, как внутреннее, так и внешнее. К тому же, теперь ее часто сопровождали новые друзья. Прекрасные создания, сотканные не из хрупкой и слабой человеческой плоти, но из вязкого, меняющего формы и очертания вещества, благословленного самим Варпом. Они встретили ее там, внизу, когда движимая желанием спасти город и тех, кто был в нем, губернатор спустилась в самые недра Рэкума. Там она бродила по шахтам, оставшимся с тех незапамятных времен, когда город был еще маленьким шахтерским поселком, по началу бесцельно, но обретая смысл с каждым новым проделанным шагом. Сначала Хильдегад испугалась. Она была уверена, что монстры мгновенно разорвут ее, и она даже воззвала к Императору в жалкой надежде, что Он сможет защитить ее жизнь. Какой наивной она была. Разве может труп спасти живого? Новые друзья все ей объяснили. Бессмертный Бог-Император и есть Варп. Великое Необъятное, что правит Всегда и Всюду. То, что положило конец извечной войне между орками и людьми, давая и тем и другим возродится новыми существами, облачая их в новые, совершенные тела.
Витинари на мгновение остановилась, мечтая о том времени, когда и ее тело разложится прахом, чтобы она могла обрести великолепную, совершенную форму и наконец-то стать одной из них. Остановилась и тут же спохватилась. «Что я хотела только что сделать? Ах, да. Уничтожить город… — мысли вернулись в нужную колею. — Ради этого я вернулась. Все ради этого. Ведь спасти и уничтожить суть одно
