что они уже и не успевали разбираться в дежурстве. Да и Анешка обещалась привести всех, кого найдёт. Юлек сам назначает людей на каждый день, вспомнил Лоренц слова караульного у храма; значит, именно это ему и позволило незаметным ускользнуть из дома в ту ночь… живот снова свело. Я не хочу знать, где он это совершил, твердил себе юноша; но придётся, придётся выслушать всё, чтоб точно увериться в своей правоте.
Сиятельство закрыл глаза, медленно выдохнул — и кивнул. Передние с грохотом выбили дверь сапогами, та повисла на одной петле. Один за одним они вошли в спальню, громко, с шумом, отбивая шаг и звеня клинками.
– Что? Что происходит?! – задремавший было Юлек вскочил на кровати и закрыл глаза от света из коридоров. – Что это такое?! – наконец проснувшись, возмутился он. – По какому праву?!
– По праву наследника вашей вотчины, – отчеканил Лоренц. Он вошёл в комнату последним и встал позади всей охраны. Караульные уважительно расступились. – Назначенного в командование Терновки вашим словом, и владеющего правом судить своих вассалов.
Юлек потёр глаза и уставился на Сиятельство.
– Почему?.. что?.. – он обвёл руками комнату. Солдаты напряглись. – Почему они здесь?..
– Взять его! – прорычал Лоренц, положив руку на эфес меча. Караульные обступили кровать. – Несите в подвалы! Завтра будет семь виселиц, а не шесть!
– Что?! Нет, остановитесь! – староста принялся отбиваться от рук, которые потянулись стащить его с постели. – Я же ваш голова, я, а не он!.. что происходит, Ваше Сиятельство?! За что?!
– За убийство Его Благородия, единственного наследника управы и вашего единокровного брата! – выплюнул Лоренц. – И вам ещё повезёт, если охрана не решит развлечься с допросами напоследок! Давайте, вперёд, раз-два, левой, правой!
– Но… я не… с чего вы взяли, что… – перепуганный Юлек наконец встал на ковре, командир заломил ему руки за спину и пнул коленом. Остальные постовые окружили его со всех сторон и повели вниз по лестнице. От него ещё слышались вопросы и плач, но они были всё тише и тише; когда раздалось эхо подвальных стен, звон двери и скрежет засова, Лоренц наконец перевёл дыхание.
Отчаянный голос из камеры сменился возмущением, потом ругательствами в адрес постовых, затем проклятиями в сторону сюзерена и, наконец, снова стал плачем. Поняв, что уже, кажется, готов, Лоренц взялся за стены и побрёл вниз, ко входу в подвалы.
Из-за двери под лестницей, которая вела в кухни, слышались неуверенные и грустные голоса. Верно, Анешка рассказала остальным девкам… к моменту, как караул выйдет из подвала, новость станет достоянием всей Терновки.
– Объяснитесь! – вскрикнул Юлек, услыхав, видимо, знакомые хромые шаги. Лоренц сошёл с последней ступеньки и встал перед решётчатой дверью. Староста стоял в центре камеры, уперев руки в бока, в одной рубахе и без сапог. Постовые не стали его связывать, и просто встали всей дюжиной у запертых дверей, ожидая указаний. – Объяснитесь! – повторил староста, нахмурив брови. – Пока это выглядит, как попытка…
– …совершить правосудие над братоубийцей, – отрезал Лоренц. – Не пытайтесь отрицать.
– С чего вы вообще взяли, что я могу иметь к этому отношение? – рассвирепел Юлек, подойдя ближе. – Я искал его, я организовал похороны, я отслужил по нему упокойную, я…
– Откуда же вы знали тогда про цветок? – повысил голос юноша. – Я сразу выбросил его. Я ни слова про него не сказал.
Староста смолк и чуть опустил глаза.
– Неужели, – прошептал Лоренц, – неужели жажда занять его место была настолько сильна, что вы пошли на такое кошмарное убийство? Своими ли руками вы это совершили? Что сказали ему напоследок?..
– Вам никогда, – медленно и тихо ответил Юлек, глядя в пол, – никогда не понять, да, каково это — жить при дворе, воспитываться наравне, но знать, что ты никогда не получишь тех же мест и почестей. Что никогда, да, никогда тебе не будут так же подчиняться. Что ты для всех — просто пустое место. И всё оттого, – плюнул он, – что батька вздумал не взять в жёны свою найденную на ночь девку! Он воспитывал меня, как единственного ребёнка и наследника! Меня, не его!..
– В вас текла одна кровь, – прошептал Лоренц, коснувшись решётки двери. – Разве место у власти может быть важнее жизни родного человека? Разве…
«Мне жаль иногда, что он не дворянин».
Юноша замер.
«Я спасу дворового кобеля».
Пальцы его задрожали.
– Не может, не может такого быть, – прошептал он, глядя в отчаянные и пустые глаза Юлека. – Споры всегда можно решить, можно, слышите меня! Вы пошли по такому лёгкому пути… разве достоин такой выбор человека, который хотел осесть в управе?..
– Я же сказал, да, – хмуро отозвался тот, так и не подняв голову, – что вам, первому и законному сыну, это не понять. Со стороны всегда виднее, ась, ВашСиятельство?
– Замолчите, – тихо проговорил Лоренц. Виноватое лицо Эберта не выходило у него из головы. – Замолчите, замолчите! Я не вынесу повторять это снова… – едва слышно добавил он. Значит ли это, что и он должен простить? Простить, не желать избавиться, не нанести вред, помочь в жизни? А если, и правда, надобно отдать ему свои труды и своё место, чтоб не гневить больше Всесветного? Нет, нет никаких сил! За что, за что?..
– Вы признали свою вину перед доброй дюжиной человек, – глухо проговорил он, сжав в кулаках решётки. – И завтра вы будете повешены на рассвете вместе с фратейскими пленниками. Если у вас остались дети, то они лишатся любого послабления, статуса и имущества. Ваше тело не будет погребено по правилам, по вам не отслужат упокойную. Больше я ничего не смогу сделать, – прошептал он, развернувшись к камере спиной. – Прости меня, Фрол.
Караульные проводили его уважительным взглядом. Было слышно, как Юлек глубоко, чуть дрожа, вздохнул, начал шептать слова молитвы, и в гневе ударил рукой по железной решётке своей камеры.
Голова была на удивление пуста. Что бы сказал мне Олаф, будь он рядом? Верно, то же, что и он сам – Юлеку. Родная кровь, которая не потерпит предательства… Батька не женился на девке. А у кого-то — женился, и тем родил новые споры. Под сердцем что-то тяжело защемило, да так, что дыхание перехватило. Лоренц опёрся на стены
