повесил пломбу. Вручив охраннику ключ, предупредил, что вернется к утру.
Все это было проделано в считанные минуты, но нам они показались невероятно длинными.
Через полчаса мы подъезжали к хутору…
Шел второй час, когда к дому подлетели сани. Поземка кончилась. Вызвездило. Первое, что запомнилось – мы с Сашей Лазаревым обнялись.
– Товарищ старший лейтенант, разрешите доложить… – Голос Саши от волнения изменился.
– Пойдем в избу…
И тут я только узнал, что Хорват, оказывается, ушел с нашего крючка. Его неожиданный отъезд в Берлин мог сорвать операцию еще до ее начала. Но Лазарев совершенно правильно рассчитал, что Гурьянов – Лашков – птица не меньшего полета. Он готовился занять место своего начальника и был осведомлен ничуть не хуже его. Я уже не говорю о содержимом сейфа. Этим документам просто не было цены.
Сборы в обратную дорогу были такими же быстрыми, как и вся операция. Только уезжали мы назад уже не на двух, а на трех подводах – запрягли хозяйскую лошадь. На развилке дороги двое саней двинулись вправо, а третьи свернули влево. Так было задумано на случай погони.
Спустя много лет после этих событий, когда стало известно о нашей операции, красные следопыты Печковской школы стали выяснять ее подробности. И узнали, что брали мы лошадь на хуторе, где жила семья Драгуновых. Стариков уже не было в живых, дочь же их Мария Ивановна (ее фамилия теперь Ванюкова) живет в Эстонии, в городе Валга. Ребята разыскали ее адрес, написали ей и получили ответ, в котором есть интересные подробности.
«Мне было тогда шестнадцать лет, – сообщила Мария Ивановна. – Хорошо помню, как в одну из зимних ночей приехали люди в маскхалатах. К нам часто власовцы заявлялись – то за лошадью, то за продуктами. Место у нас голое, лесов поблизости нет. У меня и в мыслях не было, что на этот раз приехали партизаны. Пробыли они у нас недолго, видно, кого-то ждали. Потом попросили запрячь нашу лошадь, пообещали вернуть. Честно говоря, я решила, что не увижу больше нашу Буланую. Но под утро снег под окнами заскрипел, ржание легкое. Так и есть – вернулась! Запряжена в сани, а в них – никого. Она дорогу хорошо знала, из любого места в округе одна домой возвращалась.
Утром нагрянули власовцы. Начались допросы, проверки, нас возили в Печковскую школу, показывали какие-то фотокарточки. Только маму не трогали, она сильно болела. В нашем доме засады устраивали. По пять-шесть человек сидели, заставляли завешивать все окна. И вокруг дома патрулировали, да все без толку. Так продолжалось месяца полтора. Потом бросили они эту затею, отвязались…»
Уже после войны я узнал кое-какие подробности о том, что творилось в Печках на следующий день после нашей операции, В церкви во время заутрени народ не столько богу молился, сколько обсуждал происшествие. Стало известно, что партизаны выкрали Гурьянова – Лашкова. Чуть не в каждом доме обыски, школу по тревоге подняли, курсанты хутора в округе прочесывали. Ищи ветра в поле! Жителей соседних домов трясли: что ночью слышали? Они клялись: ничего, даже собаки голоса не подавали.
Так поздравили мы абвер с Новым годом.
Дорога домой всегда короче. Тут же нас еще и груз подгонял – как бы не заморозить обершарфюрера. Довезли, не растрясли.
Приехали домой – посдирали ребята с себя черные мундиры и в баню, будто спешили всю эту мразь смыть. Парились до седьмого пота!
Выпили по чарке за Новый, сорок четвертый год, который так счастливо для нас начался. Не мастак я говорить красивые тосты. Когда чокнулись мы с Сашей, только и сказал я ему:
– Спасибо, лейтенант!
Глава 5
Помнит Кебь
Я клянусь до последнего дыхания быть верным своей Родине, не выпускать из рук оружия, пока последний фашистский захватчик не будет уничтожен на земле моих дедов и отцов…
Из клятвы ленинградских партизан
Без единого выстрела
Керосин в войну был величайшим дефицитом, и все же, привернув почти до предела фитилек «семилинейки», несколько ночей напролет проговорили мы с Лазаревым, вспоминая подробности только что закончившейся операции. Так она гладко прошла, что читателю может показаться – все красиво, как в кино. Ни единого выстрела, ни одной царапины. Даже те роли, которые мы тщательно отрепетировали на немецком языке с доморощенными Гестаповцами, не были сыграны. Не понадобилось.
Да, конечно, и везение со счетов сбрасывать не будем. Но, как говорится, на бога надейся, а сам не плошай. Мы готовили это везение, стремились предусмотреть возможные повороты, предвидеть непредвиденное. И все-таки… Вместо Хорвата – Гурьянов – Лашков. К счастью, такая «накладка» делу не повредила – тетерев вполне заменил глухаря.
Александр много рассказал мне о нравах вафеншуле, где собралась отпетая братия, которой уже нечего терять. Пауки в банке – точнее о них и не скажешь. Весь учебный процесс был построен так, что азы шпионской науки проходили, следя друг за другом. Каждый жил, боясь проронить лишнее слово. О дружбе речи не шло, в крайнем случае – дружки-собутыльники. Волки и те чаще ходят стаей, а этим предстояло действовать в одиночку. Жестокость же в них взращивалась звериная. Люди без родины, без морали, без будущего. Сколько бед могли они натворить!
Вот среди такого отребья и прожил несколько месяцев Лазарев. Он чувствовал, как боятся и ненавидят его в школе: преуспевающий выскочка круто делал карьеру, вызывая зависть «своих». Когда же он оказывался в деревне, то нередко перехватывал взгляды, в которых видел ненависть и презрение. Он должен был выдержать все это. Таков удел разведчика. К такому готовятся годами. Но война сократила для Лазарева этот срок до нескольких недель. И он не подвел, оказался на высоте.
Если применить современное слово «стыковка», можно сказать, что в нашей операции она была безупречной. Узкий круг участников обеспечил максимальную секретность. И даже когда об операции стало известно, слух о ней разнесся не из Партизанского края, а из самих Печков, куда сразу же хлынули инспекции, составленные из высоких абверовских чинов.
Это была одна из многих успешно проведенных операций нашей разведки и контрразведки в годы войны. Оценивая их значение, сошлюсь на мнение бригаденфюрера СС Вальтера Шелленберга, шефа шестого отдела (по деятельности за рубежом) главного управления имперской безопасности. В своих мемуарах он вынужден был признать, что русская секретная служба более действенна, чем английская или любой другой страны. Фюрером был отдан приказ сосредоточить все силы для борьбы с советской разведкой,
