гадать. Но не исключено, что именно в не дошедшей до нас декабрьской переписке Алянского с Белым слово «дневники» из обозначения жанрового своеобразия готовящегося издания перешло в название журнала. По крайней мере, Блок в записи за 25 декабря уже не характеризует, а именует журнал «Дневниками писателей»[601].
Попросив 15 декабря 1918 года Белого написать вступительную статью, Алянский уже в начале января 1919 года ожидал ее получения. В письме, датированном 9 января, друг и помощник Алянского Г. Ф. Кнорре выражал готовность как можно скорее забрать материал для журнала:
Многоуважаемый Борис Николаевич,
Вчера по телефону из Петрограда Самуил Миронович Алянский просил меня узнать, написаны ли Вами вступительная статья и стих<отворе>ния, которые Вы обещали дать в первый номер журнала. Он ждет их с большим нетерпением, т. к. думает выпустить журнал в самое ближайшее время. Не имея возможности сейчас лично зайти к Вам, я очень прошу Вас передать рукописи (если они готовы) жене моей Елене Андреевне, кот<орая> зайдет к Вам с этой запиской. Если бы она Вас не застала, я очень просил бы Вас найти случай оповестить меня или мою жену о положении дела по телефону 5–88–17[602].
Белый ожидания издателя оправдал и просьбу Кнорре, по-видимому, уважил, передав обещанную для первого номера журнала статью прямо в тот же день, когда получил записку, или несколькими днями позже: статья Белого датирована тем же днем, что и записка Кнорре, — 9 января 1919 года.
Программную статью для журнала «Алконоста» Белый озаглавил «Дневник писателя»[603]. Ее тема и, что особенно важно, название очевидно коррелировали с уже обговоренным названием журнала — «Дневники писателей». Более того, название журнала нарочито обыгрывалось в первых же строках вступительного эссе Белого:
Я испытал чувство радости, получив приглашенье участвовать — здесь, на страницах издания, посвященного «дневникам» тех писателей, с мыслями, чувствами и пожеланиями которых считаться привык.
Чувствовать себя среди тех, кого любишь и в той обстановке, какая слагается на страницах издания этого — счастие; и впервые, быть может, возможность общения; многие формы общения изжиты: к ним не вернуться искусственно; но общение с теми, кого уважаешь, — осталось; и форма общения моего есть «дневник» <…>[604].
Как следует из этих строк, сама идея осуществить в «Алконосте» издание журнальчика-дневника принадлежала не Белому — иначе зачем бы он стал благодарить за «приглашенье участвовать»? Учитывая цитированное выше августовское письмо Алянского Иванову, можно предположить, что у истоков предприятия стоял Иванов. Однако и Иванов в преамбуле к представленному в первый номер журнала материалу пишет об «уставе» журнала как о чем-то ему если не навязанном, то предложенном[605]. Думается, что основная инициатива здесь исходила от самого Алянского, считавшего журнал своим важнейшим делом. «Лично для меня это единственная цель, и я забросил все и гоню по мере сил журнал», — признавался он в письме Белому от 19 февраля[606].
В любом случае Белый идею издавать журнал с радостью подхватил и творчески развил. Как кажется, именно Белый, написав вступительную статью к первому номеру журнала, легитимировал и его название — «Дневники писателей». Статья «Дневник писателя» свидетельствовала об общем согласии всех участников проекта с идеей выпускать журнал в жанре дневников писателей и с названием «Дневники писателей». На фоне этого «общего согласия» Белый внес наиболее существенный вклад в разработку концепции журнала-дневника и его структуры.
В статье «Дневник писателя» Белый исходил из того, что в послереволюционное время радикально изменились представления об объективном и субъективном, о личности и коллективе, писателе и читателе:
Все сошли с места, все — сдвинуты; писатель, рабочий, крестьянин, француз, русский, немец; перегородки сломались; индивидуальны все взгляды, все вкусы; «индивидуальность» «есть общее» место последнего времени; «учить» больше некого; фикция «поучений» отпала <…>. «Писатель» в недавнем, искусственно-созданном смысле исчез, как исчез и «читатель». Но что-то осталось (даже растет спрос на книгу); читается всё без разбору; читается — всеми[607].
Новая эпоха (по определению Белого — мистериальная) ставит перед писателем новые задачи, диктует новые темы и характер их подачи — намеренно субъективный:
Начинаю «Дневник»! Буду в нем я описывать все, что мелькнет в сознавании: события индивидуальные и события общие одинаково переживаются мною: в индивидуальном конкретнее выражают себя духи времени <…>. Почему я веду свой «Дневник»? Мне писать почти не о чем: определенная тема претит. Если я говорю, что писать почти не о чем, это вовсе не значит, что темы мои истощились; наоборот, мои темы размножились <…> все — предмет темы[608].
Из этих предпосылок Белый делает практический вывод:
Буду описывать все, что ни есть: постараюся отрешиться от всех предрассудков «задания», «темы» <…>. Буду-ка я говорить о случайном событии дня, о погоде, о книге, о братстве народов, о том, что я видел во сне и о том, чего вовсе не видел; все это хочу я поставить перед собою самим; я хочу здесь описывать, что случилось во мне, в моем мире сознания, когда то-то и то-то предстало «событием» в нем. Событие — «со-бытие»: бытие моих внутренних актов соединилось с событием чего-то лежащего вне меня; соединение двух «бытий» есть со-бытие; как произошло соединение это и Кто Соединитель? Не «Я» ли?[609]
Безусловно, не все, что предлагал Белый в «Дневнике писателя», могло быть взято на вооружение другими авторами «Алконоста» и его издателем: статья Белого проникнута откровенно антропософским публицистическим пафосом. Однако ее важнейшие выводы были приняты в качестве программы журнала.
Об этом, как кажется, свидетельствует кокетливое извинение в «Кручах» Вячеслава Иванова, предваряющее «Раздумье первое: о кризисе гуманизма». В нем Иванов апеллирует к «уставу» журнала «Записки мечтателей», но фактически излагает ту концепцию, которую Белый сформулировал применительно к «Дневникам писателей»:
Прошу извинить этот авто-эпиграф в рифмах <…>, но, согласно уставу «Записок мечтателей», требующему мгновенных снимков с текущей «мечтательской» психологии, прошу занести, тем не менее, и рецидив бреда в протокол, не взирая на явное отступление бредовой грезы от порядка дня, — разумею: исторического дня. После чего, в порядке очередном, отваживаюсь изложить свое «Раздумье первое <…>»[610].
В этом плане показательны очевидные переклички между статьей Белого и письмом Алянского Блоку от 19 февраля 1919 года. В этом письме Алянский пытался напомнить Блоку о тех задачах, которые в настоящее время стоят перед художниками вообще и перед авторами журнала издательства «Алконост» в частности:
Наши дни
