— Нет, решил посмотреть, как вы тут. — Гай со смехом выступил из укрытия. — Очень милая песня, Тео. Уделяй ты столько же внимания латыни, как пению и игре на лютне, наверняка был бы в большем ладу с окружающим миром.
— О, стыдитесь, господин! — запротестовала Магдалена. — Похвалить мальчика лишь для того, чтобы иметь предлог наговорить кучу неприятных вещей!
Тео отчаянно покраснел при напоминании о недавней выволочке, полученной им от наставника пажей. Гай сжалился над мальчиком.
— Вы правы, госпожа. Я снимаю все нарекания и оставляю комплимент. Тео, найди Джеффри и передай, что я уезжаю через час.
Паж, облегченно вздохнув, немедленно исчез, а все еще смеющийся Гай уселся на каменную скамью подле голубятни. На каменной плите дорожки стояла чаша с пшеницей, и он зачерпнул горсть и поднес птицам, не сводя глаз с Магдалены и своей дочери. На его ладонь спустилась голубка и, похлопав крыльями, осторожно взяла зернышко и улетела.
— Куда вы собрались, господин? — осведомилась Магдалена, перекладывая спящее дитя на другую руку.
— В Серьяк. Тамошние люди недовольны повышением податей, — беспечно бросил он. — Крестьянам нужно напомнить, что сьер де Брессе должен получать доходы хотя бы для того, чтобы обеспечить надлежащую защиту своим вассалам.
Еще одна голубка клюнула зерно из его ладони.
— О, для рыцаря такой труд скучен, не находишь? Ты наверняка предпочел бы войну и сражения.
— Я выполняю поручения своего сюзерена и пока вполне доволен и счастлив, — с улыбкой заверил Гай и, разбросав зерно по дорожке, где его мгновенно обступила голубиная стая, протянул руки. — Я хотел бы подержать малышку, если ты считаешь, что она не проснется.
— Она и так скоро проголодается, — заверила Магдалена и осторожно положила Зои на руки отцу. — Как по-твоему, она выросла? Потолстела?
Гай задумался. По правде говоря, девочка была такой легонькой, что он почти не ощущал ее веса, но поскольку привык к тяжести двуручного меча и копья, неудивительно, что это маленькое тельце казалось ему пушинкой. Однако он ответил то, что ожидала услышать Магдалена:
— Думаю, да, но немного.
Он коснулся маленького носика, ямочки на подбородке. Зои смешно фыркнула, поджав губы и сморщив нос. Гай восторженно засмеялся, дивясь этому крошечному совершенству. Но Зои тут же открыла ротик и, жмуря глазки, издала пронзительный требовательный вопль. Гай неохотно отдал ребенка матери.
— Кажется, ей нужна ты.
— Я пойду покормлю ее.
Магдалена вручила девочку подбежавшей Эрин и, опираясь на руку Гая, поднялась, но тут же пошатнулась.
— Я постепенно набираюсь сил, но все это так утомительно! Как мне хочется снова скакать верхом и охотиться с соколами!
— Все в свое время, — утешил он. — Я отведу тебя в спальню.
Рука об руку они вернулись в покои Магдалены.
— Я позволю себе лениться ровно одну неделю, а потом намереваюсь снова стать здоровой и
сильной.
— Не забывайте, что кормите ребенка, госпожа, — вмешалась Эрин. — Если отдадите ее кормилице, скорее окрепнете.
— Ни за что! — отказалась Магдалена, с твердостью человека, принявшего жизненно важное решение.
— В таком случае не жалуйся, — посоветовал Гай. — Сейчас я оставлю тебя, но возвращусь к вечерне. — И, поцеловав ее в макушку, прошептал: — Иди отдохни.
Полчаса спустя он вместе со своими рыцарями, оруженосцами и маленьким отрядом воинов отправился усмирять непокорных. Как сказала Магдалена, это работа недостойная рыцаря, но что тут поделаешь. Правда, такая миссия была ему не по душе. Французские крестьяне и без того были обременены налогами и податями, которые постоянно росли: приходилось платить за долгие годы войны, от которой они не имели ничего, кроме страданий, самой унизительной нищеты, а наиболее состоятельные к тому же все еще пытались наскрести денег, чтобы выкупить родных из плена.
Хорошо еще, что дорога была приятной. Весна в этом году пришла поздно после необычайно мокрой зимы, и дороги так развезло, что кони утопали в грязи. Однако теперь земля подсохла, и люди осмелились пуститься в путь. Торговец со своей повозкой поспешно отъехал, подгоняемый повелительным сигналом герольда, но за следующим поворотом отряд де Жерве уступил право проезда придворному в плаще папского двора в Авиньоне, мчавшемуся вместе со своим эскортом так, словно по пятам гнался сам дьявол с приспешниками. Продавец индульгенций с полным мешком клочков пергамента с печатями самого папы сидел в кустах живой изгороди, наслаждаясь солнечным теплом и собирая дорожную пошлину у странствующих грешников. Они миновали бродячего торговца с корзиной товаров за плечами, и Гай натянул поводья, заметив деревянную куклу с нарисованными глазками и крошечную повозку, запряженную мышами. Конечно, глупо было покупать такие игрушки для двухнедельного ребенка, но он все же купил, смущаясь и радуясь одновременно при мысли о том, как Магдалена будет над ним смеяться.
Но вскоре мирные мысли сменились тревожными. Плохая погода означала, что они жили в изоляции, не получая вестей из окружающего мира, поскольку путники и паломники оставались у своих очагов, пока снег засыпал дороги или дождь превращал почву в болотистое месиво. С наступлением тепла он послал гонца в Лондон, к Джону Гонту, с новостью о рождении внучки. Но вряд ли ответ придет раньше следующего месяца и наверняка будет содержать дальнейшие приказы.
Вынужденное безделье раздражало его, и вместе с пробуждением новой жизни в нем росло желание снова оказаться в шумном мире. Узнать, что происходит в тех кругах власти, к которым он когда-то принадлежал. Герцог вряд ли навсегда оставит его доверенным лицом владений де Брессе. Собственно говоря, он выполнил все, что от него требовалось. Замок надежно укреплен, хозяйка устроилась на новом месте, здоровая наследница мирно спит в детской. Теперь Карл Французский не имеет никаких законных прав на владения. Судя по сообщениям Оливье, де Борегаров сейчас занимают другие дела. Их интерес к кузине временно приугас из-за целого ряда интриг, связанных с выбором жениха для дочери Филиппа де Борегара. Так что у герцога Ланкастера наверняка найдется другое поручение для Гая де Жерве. К тому же он скорее всего уже подыскал мужа для леди де Брессе, которая не может долго оставаться вдовой.
Вместе с известием о рождении Зои Гай де Жерве изложил свою просьбу наградить его рукой Магдалены. Он решил, что ничего не теряет, признавшись герцогу в любви к его дочери, хотя и сознавал, что Магдалена Ланкастер — слишком ценный приз, чтобы вручить его просто так, без всякой выгоды. Кроме того, он действительно больше не мог дать Ланкастеру ничего такого, чего тот уже не имел.
Гай ничего не сказал о своем письме Магдалене, которая словно не сознавала неизбежности конца их идиллии. Она игнорировала все намеки на то, что скоро получит другого мужа, и вела себя так, будто подобная вещь просто немыслима. Гай не знал, как разрушить этот наивный самообман. Он твердил себе, что Магдалену нельзя было беспокоить во время беременности да и теперь нужно дать время оправиться. Но рано или поздно ему придется открыть ей глаза.
