— Зои, — объявила она. — Я назову ее Зои, милорд. Дар жизни.
— Зои, — повторил он, коснувшись крохотного курносого носика. — Вряд ли это имя подходит для Плантагенетов, милая.
Лицо Магдалены словно отвердело.
— Она не обязана называться в угоду Плантагенетам! Это наше дитя, Гай, и будет носить то имя, которое мы для нее выберем. Имя для любви. Не для династии.
Гай поднял девочку повыше и, словно благословляя, поцеловал сморщенный лобик.
— Значит, Зои, — мягко сказал он. — В подтверждение жизни и любви.
Глава 11
Эдмунд де Брессе стоял на баке «Святой Анны» в предрассветной тишине, глядя на крепостной вал Кале, окутанный легким туманом, лежавшим на гладкой воде. Подгоняемое свежим утренним ветерком, судно вошло в гавань под знаменами Ланкастера и де Брессе. На крепостном валу приветственно реял штандарт Англии с лилиями и львом.
У Эдмунда стало легче на сердце. При виде знакомой бухты, ворот к спорной территории, за которую сражались два королевства, и к его собственным владениям он снова испытал необычайный подъем сил, которых так долго было лишено его тело. Там, в замке, жили его жена и ребенок. Ребенок, который должен был родиться несколько недель назад. Выпало ли Эдмунду счастье стать отцом мальчика? И выжило ли дитя? Последний вопрос неизменно лишал первый всякого смысла. Каким бы ни был пол младенца, он наследник де Брессе. А мать ребенка? Вынесла ли она роды? Он столько слышал об опасных последствиях неудачных родов: горячка, грудница, быстрая смерть, когда роженица истекала кровью, и медленная, когда несчастная таяла день за днем, пока не высыхала заживо.
— Пожалуйста, Господи, сохрани ее, — прошептал он, мучимый нетерпением. Ему казалось, что они расстались, едва он обнаружил мир, где главным была его любовь к Магдалене Ланкастер. Ее образ стоял перед его глазами днем, мягкое нежное тело покоилось в его объятиях по ночам. Он быстро понял, что его страсть не встречает ответа. Жена не разделяла его чувств. Нет, ничего не скажешь, относилась она к нему хорошо, и, похоже, он даже ей нравился. Безропотно согласилась выйти замуж и так же безропотно исполняла супружеский долг. Но на любовь отвечала лишь дружбой и беспрекословным подчинением. Это расстраивало Эдмунда. Но он с оптимизмом юности и уверенностью человека, который много повидал, многого добился и выходил победителем из многих схваток, твердо рассчитывал, что когда-нибудь ее сердце откроется для него. Он научит ее любви, и в его объятиях, она наконец ответит на пыл и восторг, с которыми он брал ее по ночам.
Чайки с криками кружили над проливом, проносясь над палубой в поисках отбросов. Матросы приготовились убрать четырехугольный парус: судно уже приближалось к гавани. На причале стоял смотритель порта, готовясь принять и закрепить толстые канаты, после того как корабль бросит якорь.
Эдмунд остался на палубе, с наслаждением наблюдая за суетой. Оруженосец и пажи присмотрят за сборами и погрузкой вещей. Хорошо, что они сойдут на берег утром! Значит, можно будет отправиться в Пикардию сразу же, как только все три корабля пристанут к берегу и воины займут свои места в седлах, а припасы — на повозках. Если не случится лишних проволочек, им не придется проводить в дороге более пяти ночей. Он вышлет вперед герольда с эскортом копейщиков, чтобы предупредить жену и домочадцев о своем прибытии. Маленький отряд, скачущий на резвых лошадях, доберется до замка на день раньше основной кавалькады, и утром жена встретит мужа с подобающими почестями.
Наступило еще одно утро, солнечное, полное надежд майское утро, и он вспомнил другой день, первое мая, когда вышел на рассвете набрать ноготков у реки, прежде чем первые лучи высушат росу. Бутоньерка предназначалась его нареченной — живому, жизнерадостному созданию с длинной косой, сверкающими серыми глазами и полным пренебрежением к его стараниям соблюдать придворный этикет. Он как сейчас видел ее, раздающую подружкам его цветы и весело благодарившую за подарок. Она, кажется, так и не поняла, что тот букетик имел особое значение. И Эдмунд снова чувствовал ту почти детскую досаду. Позже, когда они плясали вокруг майского дерева и девушки, молоденькие и постарше, преследуемые парнями как в шутку, так и всерьез, с визгом разбегались, он поцеловал ее. Поцеловал из злости и свирепой решимости привлечь ее внимание к своим притязаниям. Неужели в последующие годы их отношения так изменились? Да, на людях она оказывала ему всяческое уважение, как полагается порядочной жене, но когда они оставались одни… он не скрывал от себя, что жаждет больше, чем обычной веселой улыбки, спокойного дружелюбия, покорности в постели. Он хотел, чтобы она отвечала ему той же страстью. Хотел удостовериться, что она, возможно, желает от него большего, чем он готов дать… Хотел почувствовать, что она испытывает то же самое, что и он.
Эдмунд поднял лицо к солнцу. В этой стране он начнет все сначала. Они начнут все сначала. Его воспоминания о пребывании в чистилище, на пороге смерти лишь подстегивали наслаждение жизнью и благодарность Господу за милосердие. Во многом он был подобен человеку, родившемуся вновь, а впереди расстилалась жизнь, чистый пергамент, на котором он напишет все, что будет угодно ему. Свою любовь. И создаст рифмованное двустишие.
Час спустя герольд с новостями о скором приезде сьера Эдмунда де Брессе выехал из города и галопом помчался по белой извилистой дороге к равнинам Пикардии.
Гай вошел в сад, томившийся под ярко-голубым майским небом. В воздухе разливался тяжелый запах сирени. Мелодичный перебор струн лютни доносился из центра сада, где звонкие струи фонтана лились в каменную чашу, а голуби нежно ворковали в своем домике, стоявшем в саду трав, в зарослях тимьяна и розмарина, шалфея и майорана.
Гай ступал осторожно в надежде застать маленькое общество врасплох и незаметно понаблюдать хоть несколько минут. И вспоминал другой день, первого мая, когда женщина, сидевшая с малышкой на коленях, сама была ребенком. Веселым, порывистым, дерзким, смеющимся, любящим ребенком, просившим у него серебряный пенни и дувшимся, потому что они ехали слишком быстро и она не успевала как следует рассмотреть жонглеров и другие заманчивые зрелища по пути в Лондон.
Гай спрятался за ракитником и, скрытый кисточками желтых цветов, кивавших с длинных стеблей, с улыбкой подсматривал за дружной компанией. Тео наигрывал на лютне и тихо пел. Паренек был наделен гибкими пальцами и сладостным высоким тенорком. Эрин и Марджери усердно шили крохотные одежки, отделывая их кружевом из высокой корзинки с нитками и тесьмой. Новорожденная спала на руках у матери.
Магдалена сидела на мягком табурете в тени плакучей ивы, лениво играя с пушистыми желтыми сережками, медленно падающими ей на колени. Сегодня она была одета в простой котт из желтоватого полотна. Волосы покрывала белая шелковая сетка. Веки полуопущены в легкой дремоте, лицо светится спокойной радостью, губы мягки… но по-прежнему чувственны. Она все еще немного бледна, но не болезненной бледностью, а скорее белизной человека, выздоравливающего от недолгого недуга.
— Я знаю, что вы здесь, господин, — неожиданно выговорила она, поворачивая голову к ракитнику и улыбаясь. — Намереваетесь шпионить за нами, сэр?
