— Дорогая, тебе не следовало себя утруждать… Ого! — воскликнула она. — Красивые. Большое спасибо.
Одри всегда чувствовала себя неловко, когда дарила кому-нибудь подарки, потому что взгляды окружающих в этот момент устремлялись на нее, а те, кому она что-то дарила, пытались изобразить на лице радость. Радость эта, как ей казалось, не всегда была искренней: просто когда кому-то дарят подарок, человек должен выразить благодарность по этому поводу.
Одри обожала покупать подарки, учитывая при этом вкусы и предпочтения человека, для которого они предназначались, но вот эффектно дарить их не умела, потому что ее очень смущал заинтригованный взгляд того, кому она вручала запакованный подарок. Возможно, окружающие этого и не замечали, но она была уверена в том, что им все известно. Одри помнила, что все было по-другому, когда она дарила подарки Джону. Он не любил сюрпризов, предпочитал, чтобы ему дарили именно то, в чем он действительно нуждался, но, тем не менее, Одри поначалу всегда старалась подыскать что-нибудь такое, что ему было вроде бы нужно, но что он сам себе никогда бы не купил. После нескольких явно неудачных попыток, на которые Джон отреагировал фразами вроде «Ну и что я с этим буду делать?», Одри решила покупать ему только то, о чем он сам ее попросит. Джон заранее — за несколько недель — давал ей понять, какой подарок мог бы ему понравиться, и Одри составляла у себя в уме что-то вроде воображаемого списка из подарков, на которые намекнул ей Джон — намекнул как бы невзначай. Единственным, что Одри позволяла себе подарить ему неожиданно для него, были книги, однако Джон не очень-то увлекался чтением: он читал только произведения современных модных авторов, чтобы ему было о чем поговорить с коллегами на работе. Ради удовольствия он никогда ничего не читал. Из глубины сознания Одри вынырнул вопрос: «Что я так долго делала рядом с человеком, с которым у меня так мало общих увлечений и интересов?»
— Ну что ж, а теперь мы можем пойти и приготовить что-нибудь поесть, — сказала Одри. — Я умираю от голода, — соврала она.
Они подкрепились холодным ростбифом, салатом и сыром, сидя на веранде и обсуждая, чем они сегодня еще будут заниматься. Шарлотте, как выяснилось, нужно было поработать в саду, и Одри вызвалась ей помочь. Виолетта же сказала, что будет читать книгу, наслаждаясь солнечным летним днем вместе с Мисс Марпл, и для этого она заберется вместе с кошкой в один из висевших в саду очень удобных гамаков и в течение нескольких ближайших часов будет чувствовать себя Клеопатрой.
Закончив трапезу и еще немного поболтав, они собрали посуду и затем занялись каждая своим делом. Шарлотта и Одри, вооружившись садовым инвентарем, направились в розарий. Одри не очень хорошо представляла, что им предстояло делать: в лондонской квартире у нее имелась лишь парочка домашних растений. Они оказались самыми стойкими к ее «уходу», и поэтому, в отличие от многих других, смогли выжить, однако Одри приходилось признать, что это были явно не самые красивые из растений и что им еле-еле удавалось не завянуть. Одри решила следовать указаниям тетушки и подражать ее действиям, чтобы не дай бог не испортить чего-нибудь в этом великолепном саду. Главное, что ей было нужно, — вызвать тетю Шарлотту на серьезный и обстоятельный разговор. Растения же были лишь поводом для этого.
28
Шарлотта вырывала сорняки и пропалывала землю возле розовых кустов, а Одри механически повторяла отработанные движения тети. Дав племяннице несколько дельных советов по поводу разведения роз, Шарлотта решила перейти к главной теме их разговора:
— Ты совершила очень важный поворот в своей жизни, — сказала она, не глядя на Одри и не переставая работать. — Ты уже знаешь, чем теперь будешь заниматься?
Одри, прежде чем что-то ответить, решила не делать вид, что она удивлена или растеряна.
— Нет, по правде говоря, еще не решила, — ответила она нейтральным тоном, хотя ее и охватило сильное смятение.
Девушке вдруг показалось, что с каждым словом, которое она произнесет, ее смущение, как шелуха, будет сходить с нее слоями, и она, Одри, постепенно найдет в себе силы быть абсолютно откровенной. Шарлотта наблюдала за ней из-под края своей панамы. Одри казалась ей хрупкой и уязвимой, как будто не была готова к предстоящему серьезному разговору, а потому пыталась казаться сосредоточенной на своей работе — эдакая прилежная ученица.
— Одри. — Шарлотта пристально посмотрела на племянницу. — А чем тебе вообще хочется заниматься?
Одри бросила на тетю изумленный взгляд и, подумав, решила, что, пожалуй, и в самом деле настало время для откровенного разговора. Она сняла садовые перчатки и ответила, стараясь говорить ровным голосом:
— Не знаю. Раньше я… я всегда связывала свою жизнь С Джоном и теперь не знаю, как планировать жизнь для себя одной.
— Значит, тебе нужно научиться это делать, и желательно побыстрее.
Одри уселась на землю и стала смотреть сквозь розовые кусты куда-то вдаль.
— Мне нравится то, чем занимаешься ты, — наконец сказала она. — Жизнь на свежем воздухе, сад, растения… Я не могу отличить жимолость от жасмина, но…
— Это всего лишь антураж, — резко перебила ее Шарлотта. Одри посмотрела на тетю непонимающим взглядом. — Ты говоришь об антураже. — Шарлотта, стоя на коленях на земле и уперев руки в бока, смотрела на Одри очень серьезным взглядом. — Ты так и не ответила на мой вопрос. Чем тебе вообще хочется заниматься?
Одри некоторое время молчала, выдергивая из земли травинки и теребя их. У нее еще не было ответа на этот вопрос — по крайней мере, ей самой казалось, что не было. Единственное, что она знала точно, — ей хочется иметь семью, хочется видеть, как дети — ее дети — бегают по саду, играют и смеются. Однако ничего подобного в ближайшее время ее не ждало. Одри посмотрела на тетю и вздохнула.
— Не знаю. — Она сокрушенно покачала головой.
— У меня складывается впечатление, что ты завидуешь результату, не отдавая себе отчета в том, благодаря чему этот результат был достигнут. За всем этим удивительным мирком, который ты здесь видишь, скрывается множество самопожертвований и отречений. Ничто не является в действительности таким, каким выглядит на первый взгляд. — Шарлотта набрала в легкие воздуха и гораздо более эмоционально, чем ей хотелось бы, продолжила:
— Раньше тебе, возможно, казалось, что ты живешь в прекрасном, удивительном мире, в котором полно интересных видов деятельности и престижных мест работы, в котором женщины становятся топ-менеджерами и ходят в безупречно сшитых костюмах, пользуясь почетом и уважением. — Шарлотта, говоря это, оживленно жестикулировала. — Однако на самом деле мир устроен совсем по-другому. В этом мире огромному числу женщин приходится работать телефонистками, кассиршами в супермаркетах, секретаршами… Думаешь, им нравится их работа? Думаешь, они не хотят проводить больше времени со своими детьми? Теперь ты, наверное, понимаешь, что таких женщин — женщин с интересной работой, безупречно красивых, привлекательных, волевых, уверенных в себе, с идеальной квартирой или домом, с идеальным мужем — попросту не существует. После работы — как правило, не очень-то интересной — они приходят в свою квартиру, в которой эхо собственных шагов заставляет их проникаться ненавистью к этому моменту. Другие из них приходят домой с ужином, купленным в последний момент в кафе навынос, и дома их ждут горы невымытой посуды и куча невыглаженного белья. Очень часто в день накануне Рождества у них на работе почему-то начинается аврал, и они рвут на себе волосы, пытаясь найти аргумент для того, чтобы начальник не задерживал их слишком долго, а затем еще и отговорку для своих — разочарованных поздним приходом мамы — детей. Да, жизнь очень многих женщин — это кошмар. Есть только один способ со всем этим совладать, и он заключается в том, чтобы упорядочить свою жизнь, установить определенные ограничения.
