Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 69
Дом № 84
Но все-таки особое место в истории этого дома заняли не актеры Давыдов и Савина, а поэт Яков Петрович Полонский, обитавший тут в 1870-е годы. В то время он считался одним из первейших российских поэтов, да и потом его статус оставался весьма высок. Не случайно в шутливой Литературной табели о рангах, составленной А.П. Чеховым («Если всех живых русских литераторов, соответственно их талантам и заслугам, произвести в чины, то...») Полонский встал вровень с Островским и Лесковым. Выше оказались только четверо – Лев Толстой, Гончаров, Салтыков-Щедрин и отчего-то Григорович. Зато ниже были все остальные – Суворин, Гаршин, Короленко, Апухтин, Василий Немирович-Данченко, Случевский...
М. Г. Савина
Но даже не этот факт заставляет нас обратить на Полонского внимание. Дело в том, что Яков Петрович много лет устраивал у себя дома знаменитые «пятницы», на которых бывали Достоевский и Тургенев, Григорович и Репин, Айвазовский и Рубинштейн... Как вспоминал писатель Всеволод Соловьев, здесь «можно было встретить представителей всевозможных редакций, людей самых различных взглядов».
Красочные воспоминания об одной из «пятниц» оставила писательница Екатерина Леткова-Султанова.
«Жили тогда Полонские на углу Николаевской и Звенигородской, окнами на Семеновский плац.
В прихожей меня поразило количество шуб, висевших на вешалке и лежавших горой на сундуке, обилие галош и шапок, и рядом с этим полная тишина, полное отсутствие человеческих голосов.
– А-а!.. Пожалуйте! – приветливым шепотом встретил меня Яков Петрович на пороге первой комнаты. – Пожалуйте!..
Он по-дружески взял меня под локоть, провел через пустую залу с накрытым чайным столом и пропустил во вторую комнату.
Здесь у среднего из трех окон стоял кто-то, а вокруг его сплошной стеной толпились мужчины и нарядные женщины, старые и молодые, – и молча слушали. В первую минуту я могла только расслышать глухой, взволнованный голос:
– Холодно!.. Ужасно холодно было!! Это самое главное. Ведь с нас сняли не только шинели, но и сюртуки... А мороз был двадцать градусов...
И вдруг, в промежутке между стоявшими передо мной людьми, я увидела сероватое лицо, сероватую жидкую бороду, недоверчивый, запуганный взгляд и сжатые, точно от зябкости, плечи.
"Да ведь это Достоевский!" – чуть не крикнула я и стала пробираться поближе».
В тот вечер – еще до прихода Летковой – Яков Петрович Полонский подвел Достоевского к окну, выходящему на Семеновский плац. «Узнаете, Федор Михайлович?» И писатель мало-помалу стал вспоминать о казни петрашевцев – о том, что пережил он сам.
Этот рассказ, впрочем, мы уже цитировали: читатель может заглянуть в главу о Семеновском плаце...
ПОСЛЕ АПОЛЛИНАРИИ
Нам еще не пришла пора оставить дом № 84. Новую главу можно начать с имени женщины, которая никогда тут не бывала, однако теснейшим образом связана с двумя другими людьми, вошедшими в историю дома.
Аполлинария Прокофьевна Суслова известна как предмет мучительной любви Достоевского. Роман с Сусловой доставил Федору Михайловичу немало мук. Уже после расставания он писал: «Аполлинария – больная эгоистка. Эгоизм и самолюбие в ней колоссальны. Она требует от людей всего, всех совершенств, не прощает ни единого несовершенства в уважение других хороших черт, сама же избавляет себя от самых малейших обязанностей к людям...»
И дальше: «Я люблю ее еще до сих пор, очень люблю, но я уже не хотел бы любить ее. Она не стоит такой любви.
Мне жаль ее, потому что, предвижу, она вечно будет несчастна. Она нигде не найдет себе друга и счастья. Кто требует от другого всего, а сам избавляет себя от всех обязанностей, тот никогда не найдет счастья».
В.В. Розанов
Слова Достоевского оправдались полностью. Во время их романа Сусловой было 22 – 23 года. Когда ей исполнилось 40, она вышла замуж за 24-летнего Василия Розанова.
Это потом Розанов станет знаменитым на всю Россию писателем – а тогда он был просто «учителишкой». Зинаида Гиппиус записала слова Розанова о его житье с Сусловой: «Розанов мне шептал:
– Знаете, у меня от того времени одно осталось. После обеда я отдыхал всегда, а потом встану – и непременно лицо водой сполоснуть, умываюсь. И так и осталось – умываюсь, и вода холодная со слезами теплыми на лице, вместе их чувствую. Всегда так и помнится.
– Да почему же вы не бросили ее, Василий Васильевич?
– Ну-ну, как же бросить? Я не бросал ее. Всегда чувство благодарности... Ведь я был мальчишка...».
Суслова прожила с Розановым шесть лет и в конце концов бросила мужа. А когда он встретил другую женщину, наотрез отказала в разводе. Так и жил Розанов в незаконном браке, и дети у него были незаконнорожденные...
Но отчего мы начали эту главу с рассказа об Аполлинарии Сусловой? Объяснить нетрудно. Место Достоевского в истории дома № 84 мы уже обозначили, а вот и вторая точка: Василий Васильевич Розанов жил здесь вместе со всей своей семьей. Настоящей семьей, хоть и незаконной – любимая жена («друг») Варвара, дети...
Вообще у Розанова немало питерских адресов. В доме на углу Николаевской и Звенигородской (почтовый адрес – Звенигородская, 18, кв. 23) он обитал в очень нелегкое для себя время. Тогда один за другим на Розанова обрушивались удары. Паралич жены. Общественное негодование, почти остракизм: Василий Васильевич как раз выступил с весьма вызывающими статьями насчет дела Бейлиса (евреев тогда обвиняли в ритуальном убийстве мальчика, и Розанов счел такое убийство вполне возможным).
Насчет антисемитизма Розанова есть любопытное свидетельство мемуариста Аарона Штейнберга. Однажды тот пришел к Розанову, чтобы вызвать его на откровенный разговор по этой теме. И получил живописный ответ: «Когда мои дочери, приходя из гимназии, взволнованно и с восторгом рассказывают, что нашли замечательную новую приятельницу, когда они находятся под большим впечатлением от нее, я уже наперед знаю, что это или Рахиль, или Ревекка, или Саррочка. А если их спросишь про новое знакомство с Верой или Надеждой, то это будут бесцветные, белобрысые, глаза вялые, темперамента нет! Так ведь мы, русские, не можем так смотреть, сжигая глазами, как вы вот на меня смотрите! Конечно, вы и берете власть. Но надо же, наконец, и за Россию постоять!»
Вообще и без антисемитских высказываний у Розанова была неоднозначная репутация. «Загадочный человек, влекущий и отталкивающий вместе» – это из письма критика Михаила Гершензона. А Илья Репин, отказавшись писать портрет Розанова, сказал: «Лицо у него красное. Он весь похож на...». Лицо у Розанова было вправду красное, но слово из трех букв Репин вряд ли употребил только по этой причине. Просто у Розанова репутация была соответствующая: на темы пола он и думал, и рассуждал, и писал очень много.
Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 69
