— Почему ты раньше никогда не говорил, что у тебя есть раскулаченные родственники?
— Я как-то этому делу не придавал никакого значения.
— Какое настроение было у арестованного? — Я ничего за ним не замечал.
— Какое у тебя было хозяйство в деревне?
— До призыва в армию крестьянствовал с дедом, потом работал сезонником. С 1925 года работаю на «Трехгорке.
— Как это ты до сих пор не интересовался твоими раскулаченными родственниками в деревне?
Вопросы продолжались. Наконец, партком согласился на дальнейшую проверку родственников Яркина.
Политически скомпрометированные родственники был одним из многих факторов, портивших «чистые» биографии других. Ряду членов партии пришлось отвечать на неудобные вопросы об их отношении к левой оппозиции в 1920-е годы. Я, И. Сокол, 28-летний коммунист завода «Серп и молот» являлся представителем поколения, которое воспользовалось предоставленными советской властью возможностями «социального лифта». Он был слишком молод, чтобы участвовать в революции, достиг совершеннолетия в конце 1920-х — в период острых политических дебатов. Он вступил в комсомол, когда работал на заводе в Киеве, а в 1930 году стал членом партии. Партия сразу направила его в технический ВУЗ для получения образования, а затем направила молодого инженера на работу на завод «Серп и молот». В 1937 году он стал начальником отдела технического контроля калибровочного цеха. Когда слухи о том, что Сокол в юности был членом троцкистской группы в Киеве, дошли до парткома, одного из членов парткома Петрова послали разузнать правду. Основываясь на полученной информации, партком обвинил Сокола в троцкизме. Сокол, представ перед парткомом, постарался опровергнуть обвинения. Он объяснил, что в то время троцкистская группа в Киеве состояла из молодых рабочих-комсомольцев. Они распространяли листовки на заводе и в здании райкома комсомола. Когда Сокол стал секретарем комсомольской ячейки, он порвал с группой. «Я громил эту группу, — сказал он. — Это можно проверить. Я там вступал в партию, проходил чистку ВКП(б) 1929 г. Ребята эти были из рабочих. Организовывали их троцкисты не на заводе, а на квартирах. Раньше мы все были товарищи. После исключения их из ВЛКСМ ни я, ни они у меня не были». Сокола попросили назвать имена молодых рабочих — активистов группы, он немедленно выполнил просьбу Один из них работал на заводе «Электросталь» на юго-востоке Москвы[67]. Список лиц, названных Соколом, расширил это дело и вызвал поток новых вопросов: «Ты никому не заявлял о том, что оппозиционер работал на Электростали?», «Кто еще из этих оппозиционеров арестован?», «Откуда ты знаешь Клинкова?» — «Он был секретарем РК потом секретарем окружкома», — «Когда ты встречался с Клинковым?» Клинков, выдвинутый на более высокий пост в ЦК ВЛКСМ Украины, к тому времени был уже арестован. Сокол доказывал, что он встречался с молодыми рабочими-троцкистами исключительно для того, чтобы разубедить их в своих взглядах. Секретарь парткома завода «Серп и молот» извлек протокол партсобрания 1927 года. «Там ты выступал», — настаивал секретарь. «О чем вы говорите? — напуганный Сокол начал заикаться. — Я не такой грамотный уж был. Мог и ошибиться». Из протокола следовало, что
Соколов защищал оппозицию. Он умолял партком принять во внимание политический контекст: «Выступлений ведь раньше много было. В 1927 году много было споров. Шел вопрос о том, доверять ЦК или не доверять». Наконец, Петров подвел итог своей поездки в Киев: «По поручению парткома завода я расследовал дело Сокол. В 1927 году часть ребят-троцкистов действовали открыто. Вторая же часть оставалась скрытой. Основой оппозиционеров были Ернышев и Розенберг. Розенберг был самым близким другом Сокола. Партийная организация все дело просмотрела. Среди рабочих был целый ряд собраний, о которых Сокол не заявляет. Клинков выступал против этой группы и двурушничал, потому что впоследствии собирал их всех у себя на квартире. Все дело вел Розенберг… Скорее всего, в этом ему помогал Сокол. Клинков рекомендовал Сокола в партию. Я говорил со многими, которые заявляли, что Сокол был очень дружен с Розенбергом… Розенберга выгнали из партии в 1933 году… Комитет комсомола тогда был весь троцкистский». Вначале Сокол пришел в замешательство, был напуган обвинениями в свой адрес, но вскоре понял, что произошло. Клинков — второй секретарь ЦК комсомола Украины, Розенберг и несколько рабочих киевского завода были недавно арестованы. По всей стране парткомы собирали сведения о разветвленных дружеских, рабочих и партийных связях между молодыми членами этой группы, сложившиеся в 1920-е годы.
Ларкин, сообщивший об аресте своего отца за месяц до описываемого события, стремился продемонстрировать свою бдительность. «Вы поддерживали связь с троцкистом», — сказал он Соколу. «Сокол участвовал вместе с этими людьми на троцкистских собраниях. Мое предложение: за скрытие участия в троцкистской оппозиции Сокола из партии исключить». Заседание становилось все более неорганизованным по мере того, как члены партии начали выкрикивать: «Его надо исключить из партии и снять с работы уполномоченного по избирательным участкам!» «В 1930 году он произнес контрреволюционную речь!» «В 1926 и в 1927 году я был в Украине. Там много орудовало троцкистов… В Польше был убит Войков, несомненно, с участием троцкистов. В Украине были восстания кулаков… В партии Сокола оставлять нельзя». Среди всеобщего шума Петров, повысив голос, потребовал, чтобы свидетельские показания Сокола были направлены обратно в парторганизацию Киева, чтобы там могли выявить всех настоящих оппозиционеров. Наконец, Петров поставил точку в данном вопросе: «Многие из рабочих говорили, что Сокол — карьерист. Ничего общего у него с заводом не было, и ему нужно было только пролезть в партию и в институт». Партком проголосовал за его исключение из партии за то, что он скрыл свою связь с известными троцкистами и произнес «контрреволюционную речь» на партийном собрании в 1930 году Случай Сокола был похож на многие другие. Несмотря на то, что Сокол был добросовестным инженером, молодым рабочим, получившим образование благодаря партии, его биография оказалась значительно более сложной.
Тысячи людей были обмазаны дегтем обвинений в «троцкизме» из-за личного участия в деятельности оппозиции или контакта с родственником, руководителем или другом, имевшим отношение к оппозиции. А. С. Фомин — начальник четвертого механического цеха пришел на завод «Динамо» в 1923 году, начинал механиком цеха, сочувствовал левой оппозиции. Некоторое время он работал в отделе технического контроля, а со временем стал начальником цеха. Когда начальник отдела контроля и несколько старых товарищей по цеху были арестованы за троцкизм, Фомин оказался в сложном положении. Разин — один из членов парткома заявлял, что заводом «Динамо» в 1926-1927 годах «управляли троцкисты»: «Они распространяли троцкистские прокламации, и в каждом рабочем ящике, на верстаке можно было найти листовки». В самое «напряженное время», когда нужно было бороться, Фомин прекратил платить членские взносы и вышел из партии. В 1929 году у Разина состоялся долгий разговор с Фоминым касательно его отношения к партии. Фомин ответил: «Теперь я смотрю уже по-другому, чем это было в 1927 году». Разин посоветовал ему вновь вступить в партию. Фомина беспокоило не то, что он что-то сказал или сделал. В основном он был расстроен из-за того, что был близок с некоторыми работниками завода, которых позже арестовали как троцкистов. Как начальник цеха он также когда-то восстановил на работе Уткина, которого уволили за то, что «итальянил»[68] при пересмотре норм. Отношение Фомина к «троцкизму» отличалось от отношения Сокола. Фомин никогда не был членом левой оппозиционной группы и никогда активно не обсуждал идеи троцкизма. Защищаясь, Фомин подчеркивал свою преданность, предлагая список фамилий людей, которых он заранее обвинял. Но все-таки партком его исключил, заявив: «Фомин имел тесную связь с троцкистами, ныне арестованными. Эта связь выражалась в том, что эта группа троцкистов собиралась систематически, и в этих сборах принимал участие Фомин… Он не помогал парторганизации. Фомин ни разу не написал на них заявление». Таким образом, основная ошибка Фомина заключалась в том, что он не разоблачил своих друзей, которые впоследствии были арестованы. Случаи, подобные истории, происшедшей с Фоминым, способствовали нагнетанию атмосферы страха и обличений. Если человека могли исключить или арестовать только за то, что он не донес на кого-то, кто еще не был выявлен как враг, единственным поступком, гарантировавшим защиту, было заявить на каждого.
