Ночь, распластавшись на низких облаках, беззастенчиво заглядывала в темные окна измученных войной и горем домов. Ей было все равно, на что смотреть.
Скураш долго не мог заснуть. Постоянное ощущение близкой опасности напрягало нервы, и даже безликая ночная тишина комендантского часа не давала расслабиться сжатой внутри пружине.
«Каково здесь нашим, — думал он, ворочаясь в незнакомой постели, — из мирной жизни, от детей, от жены и вдруг — в непривычную обстановку, наполненную ожиданием беды и смерти».
Ему стало жалко того старшего лейтенанта. Что завтра с ним сделают? Будут орать, стращать всякими армейскими напастями, навесят выговоров и отправят назад, к обкурившимся подчиненным. И ничего, по сути, в его жизни не изменится. Если повезет, вернется домой живым, станет по пьянке рассказывать, как задержал сановитых москвичей, и с каждым разом эта байка будет обрастать все новыми подробностями, пока окончательно не превратится в пьяную небылицу.
Мысль о судьбе старлея сменили юркие мыслишки о смысле нынешней поездки.
«Какого черта надо было сюда переться? Да еще связываться с бандитами. Не работай бесперебойно беспроволочный телеграф народной молвы, да не кипи все вокруг желанием скорейшего мира, еще неизвестно, чем бы вся эта авантюра закончилась». Хотя, наверное, в этом и есть особенность, которая отличает Плавского от окружающих. Ведь он все рассчитал правильно и даже бежавшую впереди него молву о мире и ту запряг на себя работать, да и завтрашний день четко вычислил: кто встречает, тот и хозяин. А встречать Масхадова будет он. Молодчина! Другое дело — решится ли он на заключение мира, да и наделен ли такими полномочиями? Насколько Малюта знал, с президентом шеф давно уже не встречался.
Где-то далеко отчаянно залаяли собаки.
«Человек, идущий в ночи, замышляет зло», — вспомнилась Малюте сура Корана, и это была последняя мысль, которой завершился тот трудный день.
Встреча с самопровозглашенным президентом самопровозглашенной республики прошла странно, но основы будущего мирного соглашения, вернее, не соглашения, а декларации о намерениях прекратить военные действия были заложены именно в ходе этого переполненного анекдотами застолья. Со стороны могло показаться, что встретились два старых армейских товарища и от души этому рады.
Тогда еще никто не знал, какую оценку все это получит буквально через несколько недель.
В Москву вернулись через Ханкалу, с крепким перегаром и основательно помятыми лицами.
9
Время летит гораздо быстрее, чем движутся секундные стрелки. Казалось бы, только вошел в неделю — и вот, уже суббота, только что было первое число, и на тебе — месяц пробежал. Вместе с неумолимым временем неумолимо текла и чиновничья жизнь.
Литаврами национального героя и проклятиями злейшего врага России отгремел Хасавюртский мир, началась роковая дружба с бывшим президентским охранником, промелькнуло несколько официальных визитов в ближнее и дальнее зарубежье, словом, все текло своим чередом.
Скураш, отговорившись дома и прихватив для конспирации Ингу, катил по шоссе в Жаворонки, на дачу к Ивану Даниловичу.
Мрозь была необычно серьезна и напряжена, это был их первый совместный выезд в люди. Скураш заметил это и, списав поначалу на неважное настроение и отвратительную погоду, пытался растормошить спутницу. Успеха он не добился и в конце концов удивленно подумал: «Что это она так дергается?»
Наконец, рассеянно улыбнувшись очередному анекдоту, Инга неожиданно холодно спросила:
— А ты знаешь, кто такой Иван Данилович?
— Дед, — не успев перестроиться на серьезный лад, попытался отшутиться Малюта.
— Когда приедем, будь поосторожнее с этим дедом. Ты хоть знаешь, что он в прошлом генерал НКВД и при Берии служил офицером по особым поручениям?
— Нет, не знаю, но догадывался, что не такие уж простые дедки в приемной у Ивана Павловича сидят, — и он рассказал ей историю про очки.
— Б-р-р, какая мерзость! — фыркнула Мрозь. — Чую, забавный будет у нас сегодня вечерок.
— Не спеши с выводами, это было давным-давно, а ныне они — вполне пристойные пенсионеры с изломанной жизнью и интересной биографией. Мне очень хочется их послушать, когда еще такая удача подвернется? Кстати, ты только не обижайся, но именно Иван Данилович предложил захватить тебя с собой…
Инга вздрогнула, потом язвительно сказала:
— Наверное, для конспирации? Вот урод старый, он, скорее всего, до сих пор к своей жене ночью по паролю приходит. Ты же, Малюта, не маленький и прекрасно знаешь, что бывших чекистов не бывает. Чтобы туда попасть, особый Каинов тест надо пройти. Это как игольное ушко, только наоборот: праведный туда не пролезет, а вот нелюдь пролетит со свистом.
— Ну и настрой у тебя, я и не подозревал! Ты что, из семьи репрессированных?
— Нет, иначе меня на Старую не взяли бы работать. Но основания недолюбливать их у меня есть… Потом как-нибудь расскажу… Поворот не прозевай, романтик.
Над старым дачным поселком висел особый смог осенней субботы. Кто-то жег успевшую вобрать в себя влагу листву, кто-то топил баньку, кто-то жарил шашлыки. Запахи переплетались, сливались воедино и рождали ностальгическую идиллию чего-то давнего, безвозвратно утраченного, но до боли знакомого и милого.
Ворота спрятавшейся в глубине сада дачи были отворены. Оставив машину на небольшой площадке, где уже стояла старенькая «Волга» с гордо скачущим оленем, и прикрыв просевшие от времени створки, гости двинулись к дому по засыпанной листьями дорожке.
— Ну и молодцы, что выбрались к старику, — неожиданно откуда-то сверху раздался знакомый голос.
Малюта с Ингой замерли и, как примерные школьники, почти одновременно задрали головы. На небольшом, покосившемся балкончике, в белом поварском фартуке стоял Иван Данилович.
— Вы обходите дом и сразу на веранду. Парадную дверь, — он постучал ногой по настилу, отчего балкончик заходил ходуном и вниз посыпалась труха, — мы уже давно не открываем. Дом стареет скорее нас, да он и старше. Проходите, — и старик скрылся за белой тюлевой занавеской.
На веранде был накрыт стол, аппетитно шкворчал и дымился мангал, из старинной черной тарелки репродуктора тихо лилась приятная музыка. По хозяйству управлялись два седых старика и сухая, с надменно подобранными губами, старуха.
Гостей не замечали, и они, предоставленные самим себе, с любопытством осматривались.
На простеньком столе, покрытом обычной, в сине-красную клетку клеенкой, стоял тончайший фарфор, матово тускнело массивное, с благородной чернью столовое серебро, витые кувшины, хрустальная ваза на затейливой золотой подставке и еще какие-то приятные и радующие глаз мелочи.
— Ну и где же наша молодежь? — появился Иван Данилович с запотевшим графином в руках.
— Да вон она, замерла, полагая, что старики ее по слепоте своей и не видят, — на удивление приятным грудным голосом ответила пожилая женщина. — Наблюдают за нами, вместо того чтобы броситься помогать. Предпочитают глазеть, как другие работают на их же благо.
