Глава первая Похищение ревизора
1
В тот день — кстати, жаркий до одури — давали премьеру «Ревизора» в постановке столичного щеголя Шилкишевича (большой, как раньше говорили — моветон, но это между нами). Публики, вопреки ожиданиям, собралось много — напрасно издергался антрепренер Силкин.
Я, конечно, играл Хлестакова — еще бы, прима! — и, должен заметить, не без вдохновения. Этак, знаете ли, поперло меня, и Городничему (Лукьянов) в первом действии налебезил за милую душу, и за Марией Антоновной (Шпанк), приволокнулся эффектно.
В антракте в гримерку ко мне заглянул сам Шилкишевич и, хоть и не похвалил, но и не наорал, как на того же Лукьянова.
— Тут к тебе какие-то, — сказал он между прочим. — Смотри у меня!
Привычка грозить была впитана Шилкишевичем с молоком Немировича-Данченко.
Я обернулся, накладывая грим на вспотевший лоб. Гримерша, конечно, обслуживала эту гордячку Шпанк.
Передо мной застыли два человека в черных очках и, если можно так выразиться, черных же костюмах-двойках. Можно? Ну, тогда выражусь! Похожи они были на секьюрити из ювелирного магазина.
— Что вам угодно, господа? — спросил я, вовсе не желая выходить из образа.
И тут… О боже, довольно жутко вспоминать… Впрочем, вспоминать-то особо нечего: лишь вонючий платок, подсунутый мне под нос.
Очнулся я в чем-то черном… Вообще в тот период в жизни моей превалировал черный цвет.
— Где я?
Мне показалось, что я, простите, помер.
— Не бойтесь, Сергей Леопольдович, мы не сделаем вам ровным счетом ничего плохого.
Голос мягкий, а все же было в нем что-то тигриное.
«А кривым счетом?» — испугался я и повернулся. Оказалось, что я еду в таком, знаете ли, черном лимузине и из окна мелькают незнакомые мне, но весьма солидные с виду здания. Я, признаться, никогда не покидал родной Ж…
У тигриного голоса оказалась очень даже не тигриная внешность: ласковые голубоватые глаза, беспомощно-розовая лысина и бородавка на щеке, похожая, тысяча извинений, на махонькую какашку.
— Театр, «Ревизор», — пролепетал я, чувствуя, что сердце срывается с привязи.
— Какой ревизор, Сергей Леопольдович? — протянул бородавка и зачмокал губами. Он нажал какую-то кнопочку и — к изумлению моему — из спинки сиденья выскочили два бокала с искрящейся жидкостью.
— Забыл, пардон, представиться. Семен Никитич. А вы?
— Сергей Леопольдович.
От неопределенности фортуны на меня напала икота.
— Ну, вот и замечательно, милейший Сергей Леопольдович. Выпейте, друг мой ситный, икота и пройдет.
«Отравят», — могильно решил я, но бокал взял. Шампанское, надо признать, было отменным, — да чего там! — сроду такого не пил. Хорошо, если б всех таким травили.
— Вот и славно, — сказал Семен Никитич, глядя, как двигается мой кадык, — Вы, мне думается, хотели бы знать, с чем связана такая наша… беседа.
Он легонько дотронулся до моей одежды. Боже свят, я же в костюме Хлестакова! Знаете, курточка еще туда-сюда, но панталоны довольно-таки легкомысленного свойства. Боюсь, обыватель не поймет.
В панике я посмотрел в голубые моря Семен Никитича.
— Да, признаться, хотелось бы знать…
— Не волнуйтесь, на месте мы вас приоденем, — смеясь, промолвил Семен Никитич и тут же посерьезнел, — У меня — то есть у страны — есть для вас работа.
— Какая? — испугался я, вообразив, что меня собираются отправить шпионом в Англию.
— О, очень интересная и творческая, — заокал Семен Никитич, поглаживая рукой мою коленку. — Ведь вы творческий человек?
— В — вероятно.
— Ну-ну, не скромничайте…
Тем временем лимузин подъехал к настоящему имению — постриженные лужайки, фонтанчики, золотые оградки. А дом! То не дом был — дворец!
— Тут вы теперь будете жить, любезный мой Сергей Леопольдович.
Ответить я, как вы понимаете, не смог.
2
— О, какой сон! Эй, Машка?
— Машку привезем потом, Сергей Леопольдович.
Семен Никитич. Так это был не сон! Я огляделся, продирая спросонья глаза: святые отцы, какая это была спальня! Да в эту спальню поместился бы весь театр Ж… со всеми пристройками, надстройками и конем на крыше!
Золото так и слепит очи. Зеркала, тончайшие занавески, ажурная лепнина на потолке. А простыни! Да я б душу продал, чтоб хоть на полчаса прикорнуть на этих простынях!
— Сергей Леопольдович, вы уж не гневайтесь, — говорил между тем Семен Никитич, — Вчера мы дали вам немножечко снотворного, чтоб вы как следует отдохнули.
Он стоял, одетый в смокинг с жилетом. Рядом с ним маячила — о! прэлестное создание: глаза — океаны, плечи, что сахар, ну и все прилагающееся.
— Да, кстати, ваша горничная, Степанида.
Имечко, конечно, бугристое, но не в имечке, как говорится, клад зарыт!
— Жду внизу, — коротко бросил Семен Никитич и откланялся.
— Вот ваш костюм, Сергей Леопольдович,
Костюм был весьма и весьма, ничем не хуже семеникитичского, но, знаете ли, я не спешил покидать сладкий плен простыней — признаться, я довольно стеснителен, а тут, как назло, на мне довольно-таки древние трусы. Эпохи, скажем, праотца Адама.
— Я отвернусь, Сергей Леопольдович, — засмеялась Степанида.
О, ангел!
Костюмчик сидел на мне как влитой. Степанида глянула и ахнула.
— Какой вы красавец, Сергей Леопольдович.
Краска удовольствия залила мне лицо, шею, и полилась куда-то вниз.
— Спасибо, Степанида.
— Называйте меня Степа, — разрешила девушка.
Ну что ж, Степа, так Степа, а то и вправду язык сломать можно.
Я спустился по мраморной лестнице, мимо портретов незнакомых мне представительных людей в париках, наверное, королей либо графов. Они смотрели на меня доброжелательно, должно быть, принимая за своего потомка. А чем я не потомок? Спина моя сама собою распрямилась, а грудь сделалась колесом — эх, хорошо!
Внизу был стол, накрытый скатертью, а на нем… Столько жратвы я отроду не видел. Это, кажись, расстегаи, вот осетр с яблоком в пасти, вот ананасы вареные в мадагаскарском роме, вот швейцарский чиз, вот голландская пастила, вот французские паштет, вино, устрицы, а это, наверное, икра… Хотя нет, икра — она красная, мелкая, а эта отчего-то черная и с горошину.
