Ознакомительная версия. Доступно 23 страниц из 112
Мы погрешили бы против истины, если бы не заметили, что в иных случаях Льву Захаровичу были присущи и здравый смысл, и логика, и справедливость в оценке тех, кто работал на победу. Что ж, это лишь доказывает его неординарность.
Ему на рассмотрение попала жалоба секретаря горкома ВКП(б) г. Осташкова на самочинные действия генерал-майора A.A. Забалуева, командира 252-й стрелковой дивизии Западного фронта. В районе ст. Торопа противник нащупал разрыв в нашей обороне. Остановить его могла лишь 252-я сд, однако для этого ее требовалось быстро перебросить из второго эшелона. Дело решали несколько часов. Забалуев взял ответственность на себя и использовал подвижной состав, не дожидаясь разрешения органов военных сообщений. При этом угрожал секретарю райкома, попытавшемуся ему помешать, расстрелом.
Расследование жалобы Мехлис поручил одному из своих подчиненных, который доложил: факты, что называется, имели место. Но оперативные действия комдива позволили дивизии своевременно переправиться через Западную Двину и остановить наступление на Торопу. Резонно полагая, что победителей не судят, начальник ГлавПУ направил доклад подчиненного секретарю ЦК Андрееву. А к нему приложил следующую записку: «Посылаю результаты расследования о действиях генерал-майора Забалуева. Полагаю, что наказывать его не следует. Как смотрите?»
С неотвратимостью секиры
Такие случаи все же были скорее исключением. Правилом же выступала категоричность, безапелляционность в оценках попавших под горячую руку Мехлиса людей.
Это в полной мере ощутил на себе его заместитель армейский комиссар 2-го ранга В. Н. Борисов. Менее чем через три недели после начала войны начальник ГУПП доложил Сталину и Молотову: «11 июля с.г. я совместно с тов. Листковым (дивизионный комиссар, военком Главного управления кадров РККА. — Ю. Р.) беседовал с Борисовым В. Н. в связи с поступившими материалами о его прошлом.
В ответ на прямо поставленные вопросы Борисов признал, что он:
1. Скрывал добровольное вступление в белую армию и службу в 111-м белом Бузулукском стрелковом полку в течение года.
2. Скрывал свой арест ВЧК в 1919–1920 гг.
3. Скрывал, что его отец был священником (везде писал учитель).
4. Скрывал, что учился в реальном училище, ибо часть реалистов Бузулука ушла к белым…
До начала военных действий Борисов… был командирован Запорожцем в Прибалтику. Военные действия захватили его на месте. С наступлением трудностей Борисов растерялся и самостоятельно приехал в Москву. Рассказывал о положении на Северо-Западном фронте в таких, по сути, пораженческих тонах, что я вынужден был крепко призвать его к порядку.
На основании всего этого мной дано указание Борисова арестовать. Арест произведен. Предварительно по этому вопросу я позвонил тов. Молотову».[119]
Участь заместителя Мехлиса была решена. Вменив ему сокрытие своего прошлого и тем самым обман партии и советского правительства, Военная коллегия Верховного суда приговорила его к заключению в ИТЛ сроком на пять лет с лишением воинского звания. И этот случай, смеем уверить читателя, не был единственным.
Крайнюю подозрительность армейского комиссара 1-го ранга сильно подпитывала обстановка лета — осени 1941 года: отступление, а подчас и бегство наших частей, массовое дезертирство. И даже — факты братания с врагом. То, что Мехлис прочитал в одном из донесений, поступивших в конце сентября из политуправления Ленинградского фронта, заставило его задохнуться от гнева. В районе Слуцко-Колпинского УРа во 2-й роте 289-го артпульбатальона в течение трех дней происходили братания с немцами, 10 красноармейцев и вовсе перешли на сторону врага. При этом — Мехлис отметил особо (на документе сохранились подчеркивания) — ни командир, ни комиссар не вмешивались в события. Что называется, докатились…
Неожиданно большим оказалось и число бежавших с фронта и отставших от своих частей. Только с начала войны и по 10 октября 1941 года оперативными заслонами особых отделов и заградительными отрядами войск НКВД было задержано 657,4 тысячи военнослужащих, 10 201 из них расстреляли.[120] К этому добавлялись: беспрецедентно широкое пленение советских военнослужащих, пропажа без вести и рядовых солдат, и маститых генералов, многих из которых Мехлис знал лично.
Уже в первые недели войны, находясь в штабе Западного фронта в Смоленске, он вынужден был подключиться к поискам Маршала Советского Союза Г. И. Кулика, который 22 июня был послан в помощь командованию фронтом и следы которого вскоре затерялись. 9 июля начальник ГУПП получил свежую информацию о маршале, которую тут же направил Сталину. Вышедший накануне из окружения лейтенант Соловьев из 88-го пограничного отряда НКВД доложил, что Кулик вместе с группой командиров 10-й армии перешел на нелегальное положение и движется по немецким тылам в направлении на Осиповичи и Бобруйск. Последний раз Соловьев виделся с ним 30 июня, когда Кулик приказал лейтенанту вывести к своим группу пограничников и сообщить советскому командованию о его решении пробиваться к линии фронта.
«Изложенное сообщаю для принятия надлежащих мер…» — осторожно пояснял Мехлис. Предположить вслух, что в плен может попасть маршал, — на это не решался даже он. В конце концов, Кулику удалось перейти линию фронта и невредимым вернуться к своим. Об этом, правда, не забыли, и «лыко» в строку обвинительного приговора в 1950 году, за которым последовал расстрел Кулика, вставили.[121]
Архивные документы свидетельствуют, что Мехлис держал под контролем также розыск попавшего в окружение старшего сына Сталина командира батареи 14-го гаубично-артиллерийского полка 14-й танковой дивизии Я. И. Джугашвили, закончившийся, правда, неудачей.
Лев Захарович всецело поддержал и активно пропагандировал ставший ныне широко известным приказ Ставки ВГК № 270 от 16 августа 1941 года «О случаях трусости и сдаче в плен и мерах по пресечению таких действий». Обоснованно осуждая проявления трусости, растерянности, паники, добровольную сдачу в плен, приказ одновременно приводил непроверенные и оказавшиеся ошибочными факты относительно поведения в бою ряда военачальников. Мехлис это прекрасно знал и тем не менее соглашался с несправедливостью. Ему на стол, как заместителю наркома и начальнику ГлавПУ, чуть ли не ежедневно ложились копии смертных приговоров. 26 июля выездной сессией Военной коллегии к расстрелу был приговорен командир 118-й стрелковой дивизии генерал-майор Н. М. Гловацкий, а командир 41-го стрелкового корпуса генерал-майор И. С. Кособуцкий и его заместитель по политчасти полковой комиссар С. И. Карачинов были осуждены к лишению свободы в ИТЛ соответственно на 10 и 7 лет. 28 июля приговорен к расстрелу командир 9-й авиационной дивизии Герой Советского Союза генерал-майор авиации С. А. Черных. 13 августа такой же приговор был вынесен командиру 14-го мехкорпуса Западного фронта генерал-майору С. И. Оборину. 17 сентября предел земному существованию Военная коллегия решила положить сразу троим — командиру 42-й стрелковой дивизии Западного фронта И. С. Лазаренко, начальнику артиллерии того же фронта генерал-лейтенанту артиллерии Н. А. Кличу и преподавателю Военной академии им. М. В. Фрунзе генерал-майору С. М. Мищенко.
Ознакомительная версия. Доступно 23 страниц из 112
