– Людмила, хочешь задать вопрос? – раздался уверенный голос Михайлова.
– Нет. Но предупреждаю: неприятностей со мной не оберетесь.
– Глупости, товарищ младший лейтенант! – Николай Александрович весело рассмеялся. – Уж в твоем успехе я не сомневаюсь. Только будь такой, какая ты есть…
Михайлов пригласил нас на прощальный ужин. Это он правильно придумал: собрать за столом, в непринужденной, почти домашней обстановке участников заграничной поездки и их ближайших родственников. Из Вешняков привезли Риту, жену Владимира Пчелинцева, из общежития на Стромынке – мою маму, а также – жену Красавченко, красивую молодую женщину по имени Надежда. Ужин был сервирован в его кабинете, скромно и просто. Водка и вино присутствовали. Главный комсомолец провозгласил первый тост. Вдруг у первого секретаря на столе зазвонил особенный, белый телефон с гербом СССР, отпечатанным в центре диска. Николай Александрович мгновенно схватил трубку и голосом, полным глубокого почтения, если не сказать страха, доложил:
– Михайлов у аппарата… Да, слушаю… Сейчас приедем…
Москва в первом часу ночи была пустынна и темна. Однако Боровицкие ворота, через которые машина Михайлова въехала на территорию Кремля, освещались с двух сторон. Там стояла охрана: автоматчики в форме внутренних войск НКВД, солдаты с самозарядными винтовками Токарева. Документы проверяли тщательно. Но список полуночных гостей у них был, и вскоре лейтенант, командующий караулом, козырнув Михайлову, отдал приказ пропустить автомобиль.
Шаги в длинном коридоре отдавались гулко. Один поворот, другой, подъем по лестнице, и вот мы – в приемной, у дверей кабинета. Секретарь Верховного Главнокомандующего Поскребышев открывает ее, и… я вижу этого великого человека. Он одет в простой китель с отложным воротником, но без знаков различия, ростом не так высок, как мне казалось раньше, худощав, смугловат, на лице – легкие оспины, в согнутой левой руке держит трубку. Но внимание притягивает взгляд его темных тигриных глаз. Огромная внутренняя сила чувствуется в нем.
Наверное, мы пробыли в кабинете Сталина минут двадцать, хотя течения времени не ощущали. Оно для нас остановилось. Михайлов представлял нас по очереди, меня – самой последней. Иосиф Виссарионович сказал всего несколько фраз про ответственное задание партии и правительства, про союзников, не желающих открывать второй фронт, про американский народ, которому надо знать правду о нашей борьбе с фашизмом.
– Есть ли у вас просьбы, товарищи? – спросил он.
Поскольку Красавченко и Пчелинцев пребывали в состоянии глубокого оцепенения, то в кабинете повисла пауза. Меня же оцепенение не коснулось. Я испытывала нечто другое: небывалое воодушевление. Мне хотелось услышать слова Верховного Главнокомандующего, обращенные именно ко мне.
– Да, товарищ Сталин, просьба есть, – негромко произнесла я. – Очень нужен англо-русский и русско-английский словарь с учебником грамматики в придачу. Потому что таких союзников, как и врагов, надо знать в лицо!
– Хорошо, товарищ Павличенко, вы сейчас сказали, – вождь мирового пролетариата улыбнулся. – Книги вы получите. Лично от меня…
Глава 15
Миссия в Вашингтоне
Густой предутренний туман клубился в долине реки Потомак. Пологие холмы, зеленые луга, рощи, сады и селения тонули в зыбкой его пелене. Железнодорожный экспресс Майами – Вашингтон, приближаясь к пункту своего назначения, развил скорость до шестидесяти километров в час. Он прорезал белое облако, опустившееся на землю, легко, как раскаленный меч.
От ритмичного покачивания и быстрого перестука колес я часто просыпалась, потом засыпала вновь. В двухместном купе я находилась одна и потому смогла снять верхнюю одежду и белье, укрыться накрахмаленной простыней с головой и спокойно отдыхать. Рядом, на вагонном столике подрагивала толстенькая, в три пальца, небольшая книжица словаря, которую удобно носить с собой в кармане. Верховный Главнокомандующий Вооруженными Силами СССР сдержал слово. Я, перелистывая ее каждый день, обычно на сон грядущий для проверки собственных знаний, видела его четкую роспись на титульном листе сбоку: «И. Сталин».
В соседнем купе расположились Николай Красавченко и Владимир Пчелинцев, мои спутники в этом двухнедельном путешествии через горы, пустыни и воды Атлантического океана. Честно говоря, я немного устала от их постоянного присутствия. Ребята они были хорошие, но снайпер – это боец-одиночка. Ему нужна тишина, покой, время на размышление. Он должен сам наблюдать за изменением окружающей его обстановки.
Отношения между нами уже сложились: вежливые, товарищеские, с четко обозначенными границами возможного и невозможного. Отправляя разнополую компанию в дальнюю дорогу, в Москве провели с нами должный инструктаж и каждому с глазу на глаз сделали строгое внушение. Наверное, больше – любителю танцев Пчелинцеву и молчаливому комсомольскому вождю Красавченко, чем мне, так как про гибель Алексея Киценко и мою клятву отомстить за него врагам первый секретарь ЦК ВЛКСМ в общих чертах знал.
Николай держался как-то отстраненно, напоминая нам, что он – руководитель. Мы с Пчелинцевым поневоле сошлись ближе и поладили, забыв о разнице в снайперском счете и в армейских званиях. При длительных остановках – например, на три дня в Каире – вместе ходили на прогулки по городу и делали маленькие покупки. В частности, Владимир не удержался и купил у араба в магазине швейцарские часы за сорок долларов. Оказалось, что разные устройства, вмонтированные в них, позволяют не только считать дни и секунды, но и по звуку выстрела измерять расстояние. Вещь для сверхметкого стрелка крайне нужная!
В Каире нам пришлось представляться английскому губернатору и американскому послу. Впервые надела здесь одно из нарядных платьев, полученных в подвальном складе Наркоминдела. Очень боялась, что не смогу держаться в нем свободно и естественно. Но куда больше трудностей доставили туфли на каблуках. За год военной службы я от них отвыкла! Ноги так и скользили по паркету, натертому до блеска в роскошном дворце губернатора. Тогда Владимир галантно предложил мне свою руку. Аудиенция прошла отлично. Правда, после нее британец выразил сомнение в том, что мы оба – фронтовики и снайперы.
В Майами, куда мы прилетели из Африки, задержались на сутки. Океан шумел совсем рядом, и мы с Пчелинцевым отправились на пляж. Золотистый песок, медленные ленивые волны зеленоватого цвета и ослепительное солнце задержали нас там на три часа. Красавченко, который простудился в дороге, оставался в своем гостиничном номере…
За плотно закрытой дверью в купе раздались шаги стюарда. Он обходил пассажиров и предупреждал их за тридцать минут до окончания поездки. Легкий стук в дверь, негромкий голос:
– Washington, mam!
– Yes, thanks, – ответила я и стала одеваться.
Экспресс прибыл в Вашингтон точно по расписанию: 27 августа 1942 года в 5 часов 45 минут. Наш вагон остановился под сводами столичного вокзала. Однако рассмотреть его здание было затруднительно из-за сумрака, царившего там. Между тем на перроне собралась изрядная толпа. Мы не догадывались, что это – из-за нас, и готовились тащить свои увесистые чемоданы сначала по коридору в вагоне, потом – перрону. Мы не знали, что сообщение о прибытии советской студенческой делегации в США 25 августа распространило Телеграфное агентство Советского Союза (ТАСС) и некоторые американские газеты его перепечатали.
