Русские под начальством Брусилова накануне этого дня атаковали почти на всем фронте от излучины Стыри у Колки, ниже Луцка до румынской границы. После относительно короткой артиллерийской подготовки они поднялись в своих окопах и просто пошли вперед. Лишь в немногих местах они взяли на себя труд создавать ударные группы, сосредоточивая резервы. Дело шло совсем не об атаке в собственном смысле слова, но об усиленной разведке, которая должна была демонстрировать пред стесненными итальянцами участие в общем деле их союзников. Для главного же удара Антанты, как стало позже известно, по указаниям верховного командования Антанты, вступившего в должность за несколько недель до этого, имелось в виду на востоке и западе 1 июля.
Применение брусиловского способа разведки было, естественно, возможно только при условии, что генерал имел определенные поводы слишком ничтожно расценивать способность к сопротивлению своего врага. В этом он не ошибся. Наступление как на Волыни, так и в Буковине имело огромные результаты. К востоку от Луцка Австро-венгерский фронт был прорван беспрепятственно, и не более как в два дня образовался зияющий провал в добрых 50 километров шириной. Части 4-й австро-венгерской армии, которые до сих пор там стояли, исчезли до жалких остатков.
Несущественно лучше обстояло дело, после короткого колебания, с 7-й австро-венгерской армией в Буковине. Она хлынула назад на всем фронте; первое время нельзя было и предвидеть, когда и где удастся ее остановить. Наоборот, удерживали свои позиции Южная армия на Стрыпе и к северу от нее 2-я австро-венгерская армия к западу от Тарнополя и восточнее Брод, а также на Икве 1-я австро-венгерская армия, кроме ее левого фланга, который увлечен был разгромом 4-й австро-венгерской армии. Все имевшиеся в распоряжении резервы сохранившихся участков, а, особенно, германской Южной армии и группы армий Линзингена, были немедленно брошены на угрожаемые пункты. И однако, когда 7 июня стали известны потери союзников людьми и материалом, а также ближайшие данные о поведении частей в боях, нельзя было уже сомневаться в том, что без сильной немецкой поддержки в близком будущем всему фронту в Галиции грозит полный разгром.
Сохранение за собою Галиции имело для немецкого верховного командования, конечно, небольшое значение. Оно, по существу, сводилось к обеспечению дальнейшей эксплуатации нефтяных источников. Но новое вторжение русских в Венгрию или новая угроза Силезии были для него недопустимы. Наступление как первого, так и второго случая привело бы к скорому истощению Центральных держав.
Итак, налицо была существенно изменившаяся обстановка. Возможность такого краха в рассуждениях начальника Генерального штаба, конечно, никогда не учитывалась. Он считал его невозможным.
Наиболее простым средством овладеть обстановкой, казалось бы, являлось быстрое создание сильного германского фронта в Польше, Западной Галиции или Венгрии, чтобы приступить к контрудару, рассчитанному на далекий размах. О таком решении настоятельно поэтому просило австро-венгерское верховное командование. Но как ни соблазнительным рисовалось оно в теории, практически оно было мало осуществимо.
Насколько противник численно превосходил германскую часть Восточного фронта, уже говорилось несколько раз.
Равновесие могло, не говоря о сильном боевом превосходстве германских частей, достигаться лишь благодаря тому обстоятельству, что последние могли опираться на прекрасно построенные и снабженные обильными, хотя и не чрезмерно, подвижными средствами. Позиции подобной прочности далее в тылу не было. Отнесение назад фронта в целях путем сокращения его получить свободные части не сулило также никаких результатов. Можно было даже заранее предвидеть, что достигнутые таким путем сбережения на фронте Гинденбурга пришлось бы перевести на фронт принца Леопольда, так как последний в тылу не имел местности, допускавшей оборону теми силами, которые были у него на теперешних позициях. Наконец, технические затруднения при очищении фронта на виду у втрое превосходного противника, готового к тому же двинуться вперед, были столь велики, что перед ними пришлось отступить. Была опасность, что старая поговорка о многих собаках, которые, как бы они плохи ни были, в открытом поле все же в конце концов загрызут зверя, вновь могла стать истиной.
Поэтому было совершенно правдоподобно, когда штабы обоих фронтов сообщили, что они мало-помалу, смотря по обстановке, еще могут доставить силы для Галицийского фронта, но что они не в силах ни создать из них большой ударной группы, ни еще менее сделать это с требуемой скоростью, как то было предложено австро-венгерским Главным командованием.
Подобную группу можно было бы образовать разве только при помощи одновременно подвезенных с запада очень больших сил. Это вызвало бы затяжку, в течение которой последний запас устойчивости (Halt), еще имевшийся на востоке у австро-венгерских частей, был бы сломлен. Войну против русских в дальнейшем действительно пришлось бы вести без союзников. Но нужных для этого сил нельзя было бы достать на западе даже и в том случае, если бы было решено отступить до Мааса или даже до границы. Однако вторичное перенесение центра тяжести войны никогда не сгладило бы тех невыгод, которые неизбежно должно было иметь в результате столь внезапное ослабление нажима на западного противника.
Поэтому предложение австро-венгерского главного командования было неприемлемо.
Таковым же было и противоположное решение, т. е. мысль предоставить восток просто самому себе, не посылать туда никаких подкреплений с запада, но продолжать здесь войну с наиболее острым нажимом, а на Русском театре ожидать развития событий. Было бы слишком смело рассчитывать на ошибки русского общего вождения вроде тех, которые были сделаны осенью 1914 г. Для этого русские слишком многому успели научиться. К тому же чисто численное превосходство русских после потери свыше 200 тыс. человек, понесенной союзниками в три дня, стало слишком крупным. Надежды добиться на западе решительного исхода раньше, чем Австро-Венгрия развалится не только в военном отношении, но и политически, также не имелось налицо. А развал этот при всех обстоятельствах знаменовал собою проигрыш войны.
В результате оставалось применение системы подпорок[199](Aushilfen), которую настоятельно рекомендовали также и все германские начальники на востоке.
Приходилось те немецкие резервы, которые как-либо еще можно было создать на всех других фронтах, не подвергая угрозе сами эти фронты, возможно быстрее бросать в Галицию и Волынь, чтобы остановить русских там, где они были наиболее грозны, и поддержать австро-венгерские линии, где они казались наиболее ломкими. Только при таком образе действий можно было ожидать, что еще удастся восстановить не вполне расстроенные части союзной армии. Для плодотворной общей работы только этим способом можно было исправить уже значительно проявившийся беспорядок тыловой связи на южной половине Восточного фронта, которым угрожал сделать бесполезными все попытки к восстановлению положения.
Конечно, положение на Западном фронте уже и при таком скромном заимствовании резервов делалось значительно менее благоприятным.[200]От мысли сильным контрударом задушить в зародыше находившееся в процессе подготовки английское отвлекающее наступление приходилось отказаться. Подготовленные для этого общие резервы людей и снаряжения были, благодаря отдачам на восток, значительно ослаблены. Но позволительно было надеяться на то, что храбрым войскам запада и без этой помощи удастся пережить надвигающуюся грозу. И в области Мааса можно было, благодаря общему плану операции, держать события в таких рамках, в которых сообразно с количеством имеющихся в распоряжении сил пока и хотели их держать.
