Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 82
У своего китайского мужа Ок Хи могла чувствовать себя в безопасности: деревня находилась достаточно далеко от северокорейской границы, и облав там не устраивали. Но, чтобы заработать денег, женщине пришлось вернуться в приграничный район, где многие говорили по-корейски и существовало больше возможностей для заработка. Ей отчаянно нужны были деньги, потому что только с их помощью она могла добиться независимости и права опеки над детьми. Поправившаяся и отдохнувшая, Ок Хи рассчитывала найти работу в ресторане или на фабрике, а потом, может быть, и открыть собственное дело. Она села в автобус, идущий на север, но не туда, где она переходила реку, а в Даньдун, крупнейший город на корейско-китайской границе.
Даньдун был процветающим городом. Набережная реки Амноккан сверкала стеклянными фасадами новых офисных и жилых зданий, за ними высились подъемные краны. Это благоденствие особенно поражало глаз в контрасте с мрачной заброшенностью корейской стороны. Однако быстро выяснилось, что, решив обосноваться в Даньдуне, Ок Хи совершила ошибку. По городу проходила железнодорожная магистраль Пхеньян — Пекин, а через Мост Дружбы, соединяющий берега реки, шла оживленная официальная торговля между двумя странами. В Даньдуне размещались представительства государственных торговых компаний КНДР. Город был полон тайных агентов госбезопасности.
Ок Хи арестовали в январе 2001 года и переправили через Амноккан в полицейский участок города Синыйджу. После двух лет, проведенных в Китае, женщина была потрясена положением дел в родной стране. В середине зимы, в мороз, полицейский участок не отапливался. И полицейские, и заключенные тряслись от холода. Офицер полиции записал предъявленное Ок Хи обвинение на дощечке, потому что бумаги не было. Однако ей повезло. В честь Дня рождения Ким Чен Ира объявили амнистию, и тысячи осужденных за нетяжкие преступления вышли на свободу. Ок Хи пробыла в тюрьме всего лишь две недели. Как только ее отпустили, она снова перебралась через реку, в Китай.
До ареста дочь госпожи Сон работала вначале на кирпичном заводе, а потом в ресторане. Один-два доллара, которые она получала в день, казались ей значительной суммой (в Чхонджине столько удавалось заработать за месяц), но для Китая это было вовсе не так уж много. На этот раз Ок Хи намеревалась найти более выгодную, пусть даже и более рискованную работу. Она решила поработать на сводника, такого же, как тот, что устроил ее сожительство с Миньюанем. Вскоре женщине предложили первое задание: пробраться обратно на северокорейскую территорию, найти ребенка, которого родители побоялись взять с собой при переходе границы, и переправить его через Туманган в Китай. Она согласилась.
Ребенок, которого ей предстояло найти, предположительно жил в Мусане, откуда бежала его семья. Ок Хи хорошо знала город и говорила на местном диалекте, поэтому думала, что может пробыть там несколько дней, ведя поиски и не привлекая особого внимания. Однако она ошиблась. В первый же день по прибытии в Мусан в толпе ее заметил полицейский. «Эй, ты!» — закричал он.
После двух с лишним лет жизни в Китае у Ок Хи был здоровый цвет лица и нормальная, не истощенная фигура. Она пользовалась ароматным шампунем и мылом. Она выглядела и пахла не так, как все остальные. Кроме того, при себе у нее имелся купленный в Китае транзисторный приемник, ловивший южнокорейские передачи. Полицейский отобрал его у Ок Хи вместе с наушниками и, предварительно попросив назвать частоты южнокорейского вещания, отправил ее в Повибу.
Ок Хи оказалась в изоляторе вместе с другими жертвами облавы, которых было больше сотни. Им приказали встать на колени и не двигаться. Между рядами арестованных ходили охранники, награждая ударами всякого, кто пытался сменить позу, чтобы хоть чуть-чуть размять онемевшие ноги. Схлопотав один удар, Ок Хи больше не решалась пошевелиться и только бросала взгляды по сторонам. Она изучала тех, кто попал в полицию вместе с ней. Сразу же можно было определить, кто из задержанных побывал в Китае. У этих людей была более чистая кожа, лучше одежда, и в целом они выглядели здоровее других, как и она сама. У тех, кого поймали до того, как им удалось перебраться через реку, вид был изможденный, лица землистые, многие не имели обуви.
Оказавшись в такой смешанной компании, Ок Хи сочла это добрым знаком. Если властям не известно, что она работала на сводника, то у нее есть шанс спастись. Кроме того, она надеялась, что полицейский, отобравший у нее приемник, оставит его себе и не сообщит об изъятой вещи начальству. Мера наказания за бегство из страны могла быть разной в зависимости от классового происхождения человека и того, чем он занимался в Китае. Тех, кого обвиняли в продаже женщин, провозе дисков в КНДР, в контактах с южными корейцами или посещении церкви в Китае, могли осудить за «измену Родине» и приговорить к смертной казни или ссылке в лагеря.
Через какое-то время полицейские рассортировали арестантов по местам их официального проживания. Оказалось, что многие прибыли сюда из Чхонджина. У конвоиров не было наручников, поэтому заключенных связали по трое за большие пальцы рук с помощью синтетических шнурков. Шнурки затягивались так туго, что перекрывали кровоток и пальцы синели. Арестантов препроводили к специальному поезду, где усадили по трое на места, предназначенные для двоих. Ок Хи увидела, как мужчина, сидевший через проход от нее, пытается достать что-то из кармана. Ему удалось оставить при себе зажигалку. С ее помощью он переплавил шнурок, и вместе с двумя другими арестантами, бывшими с ним в одной связке, выскочил в окно раньше, чем конвой успел что-либо предпринять. Женщины оказались менее решительными и сидели, не шевелясь, за исключением тех моментов, когда кому-то из них нужно было в туалет (тогда все трое шли туда вместе, связанные за пальцы).
Как только поезд, пронзительно загудев, начал тормозить, Ок Хи поняла, что их привезли на чхонджинский вокзал. Стоял сентябрь 2001-го. Прошло почти три года с того дня, когда дочь госпожи Сон в одной ночной рубашке убежала из города. И вот она возвращается сюда с позором, связанная с другими заключенными за пальцы, словно каторжница в кандалах.
«Головы ниже», — проскрипел охранник, выводя арестантов из поезда. Ок Хи и сама не собиралась поднимать голову. Что если ее увидит муж или кто-нибудь из его коллег? Заключенных прогнали через зал ожидания, через площадь, где госпожа Сон торговала печеньем, а затем — практически под окнами дома Ок Хи. Когда-то она сама наблюдала подобные сцены из квартиры, вглядываясь в лица заключенных: вдруг среди них окажется кто-то знакомый.
Арестантов повели по главной улице Чхонджина сквозь толпу зевак, потом через два моста, мимо промзоны и болотистой низменности — единственного места в окрестностях города, где рос рис. Повернув в сторону океана, заключенные наконец достигли территории, огороженной бетонной стеной с колючей проволокой. Это был дисциплинарный центр Нонпо, выстроенный японцами во время оккупации для содержания взятых в плен бойцов корейского сопротивления. В 1970–1980-е сюда отправляли тунеядцев, увиливавших от работы. Само название Нонпо внушало людям ужас. Сейчас лагерь был переполнен неудачливыми беженцами.
Женщинам отвели три большие камеры. Арестанток туда набилось столько, что спать можно было только на полу, улегшись на бок вплотную друг к другу. Те, кому не хватало места, спали снаружи, у туалетов. Каждые несколько дней привозили новые партии заключенных, обычно человек по сто. Надзиратели раздевали и тщательно осматривали вновь прибывших, отделяя женщин с явными признаками беременности, чтобы отправить их на аборт вне зависимости от срока. Предполагалось, что эти нерожденные дети — от китайцев.
Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 82
