Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 82
Единственное, что у нее имелось — это тело относительно здоровой 32-летней женщины. В отличие от средней сестры, которую все считали похожей на кинозвезду, Ок Хи никогда не слыла выдающейся красавицей. Зато госпожа Сон считала ее самой умной из дочерей, и с тяготами голодного времени она справлялась лучше, чем многие. Небольшого роста и плотненькая, как мать, Ок Хи обладала телосложением, создававшим иллюзию пухлости. Благодаря маленькому носику лицо выглядело молодо, зубы были ровными и белыми. Однако для того, чтобы заняться проституцией, Ок Хи считалась уже слишком зрелой, да она и не имела таких планов. У северных кореянок был другой, несколько менее отталкивающий способ продать себя.
Прямо за рекой Туманган на много миль тянулись поля кукурузы. В китайских деревнях было много еды, зато не хватало женщин. В результате того, что предпочтение традиционно отдавалось сыновьям, а на размер семьи налагались ограничения, на каждые 13 мальчиков приходилось всего лишь 10 девочек. Многие китаянки, едва выйдя из подросткового возраста, уезжали в города, чтобы работать на фабриках (там они получали больше, чем за сельскохозяйственный труд). Поэтому деревенским холостякам, особенно тем, кому перевалило за 35 и кто не мог похвастаться ни богатством, ни физической привлекательностью, было трудно найти себе жену. Они обращались к сводникам, которые долларов за 300 подыскивали им партию. Молодая и красивая женщина обходилась дороже. Однако молодость и красота были не обязательным условием: существовал спрос и на крепких здоровых кореянок за шестьдесят, которые готовили и вели хозяйство у пожилых вдовцов.
Уроженки КНДР обладали для китайцев некоей таинственной привлекательностью. Несмотря на отпечаток, оставленный на их телах голодом, северокорейские женщины считались одними из красивейших в Азии. В Южной Корее говорили, что женщина с севера и мужчина с юга — оптимальная генетическая комбинация. Если же сравнивать северных кореянок с китаянками, то первые считались более скромными и послушными.
Ок Хи знала все о китайском брачном рынке. Когда в Чхонджине таинственным образом исчезала женщина, люди шептались: «Эта шлюха, наверное, продалась какому-нибудь китайцу».
Первый этап сделки происходил на вокзале в Мусане. Одинокой женщине стоило лишь немного подождать, и к ней обязательно обращались с предложением. Сводник, подошедший к Ок Хи, оказался старым приятелем ее мужа. Он предложил ей следующее: проводник переправит ее через реку в Китай. Ее будут обеспечивать одеждой, едой и жильем до тех пор, пока не найдется подходящий мужчина, по отношению к которому она станет выполнять обязанности жены. При этом все знали, что такой брак не будет признан официально. Женщина в свою очередь соглашалась жить с мужчиной, которого ей подберут. Никаких денег при заключении сделки она не получала.
Ок Хи поставила только одно условие: мужчина не должен говорить по-корейски. Обычно женщины из КНДР предпочитали китайских граждан корейского происхождения, чтобы с ними можно было свободно общаться, но дочь госпожи Сон твердо сказала своднику: «Никаких корейцев. Я хочу жить в новом мире, где меня никто не знает».
Мужчина, которого подобрали для Ок Хи, оказался крестьянином лет тридцати пяти, очень низеньким — чуть выше метра пятидесяти, одного роста с ней. Вид у него был туповатый, и женщина даже заподозрила его в слабоумии. Он так стеснялся, что не мог поднять на нее глаза. «Неудивительно, что ты до сих пор не женился», — подумала она. Их познакомили в ресторанчике у границы с китайской стороны. Еще одной женщине из КНДР, с которой они приехали вместе, достался мужчина повыше и более живой: он улыбался и шутил. В какой-то момент Ок Хи почувствовала укол зависти, но тут же напомнила себе, что это ее собственный выбор. Она сама захотела жить с человеком, которого никогда не сможет полюбить.
Китайцам были проданы десятки тысяч северокорейских женщин. По некоторым оценкам, в КНР осели около 100 000 северокорейских беженцев, из них три четверти — женщины, большей частью жившие в незаконных браках с китайскими мужчинами. Поговаривали, что многих беженок бьют, насилуют, приковывают цепями или заставляют трудиться, как рабынь. Ок Хи повезло. Ее китаец по имени Миньюань не отличался обаянием, но был таким добрым, что казался даже слишком невинным для этого мира. Перед их первой брачной ночью он вымыл ноги Ок Хи в тазике с теплой водой и отнес ее в спальню на руках. Он готовил для нее особые блюда и не позволял ей мыть посуду. Родители Миньюаня тоже в ней души не чаяли.
Ок Хи прожила с ним более двух лет. За это время она неплохо выучила китайский язык и могла на нем общаться. Проштудировала учебник географии, чтобы ориентироваться в чужой стране. Ее поселили за тысячу километров к юго-западу от того места, где она переходила границу, в цветущей провинции Шаньдун, где выращивали хлопок и пшеницу, недалеко от Циндао. Дочь госпожи Сон изучила автобусные маршруты до города. Она планировала бегство.
Дважды Ок Хи беременела, но делала аборты. Хотя Миньюань очень хотел малыша, она отговаривала его: китайское правительство не признавало браков с северокорейскими женщинами, а это означало, что ребенок не получит гражданства и не сможет даже учиться в школе. «У меня уже есть двое детей в КНДР. Когда-нибудь я должна буду к ним вернуться», — говорила женщина. Миньюань грустно кивал.
Когда пришло время расставаться, китайский муж отвез Ок Хи на автостанцию и дал ей сотню долларов. Он плакал. Она думала, что он будет умолять ее не уезжать, но он не стал этого делать. Миньюань был вовсе не так глуп, как ей показалось вначале. Он только сказал: «Пожалуйста, береги себя».
Ок Хи действительно отправлялась в очень опасное путешествие. К 2000 году китайцы уже начали тяготиться беженцами из КНДР, боясь, что корейцев скоро окажется слишком много. Тогда они будут конкурировать с коренным населением за рабочие места и нарушат этнический баланс на северо-востоке КНР. Правозащитники заявляли, что согласно этическим нормам и международному законодательству Китай несет ответственность за тех, кто приехал в страну в поисках пропитания и защиты от репрессий, но китайское правительство утверждало, что люди, незаконно перебравшиеся через реку, являются нелегальными «экономическими мигрантами» и не подпадают под действие Конвенции ООН о статусе беженцев, которая была подписана КНР. Чиновники ссылались на соглашение с северокорейским Министерством госбезопасности, подписанное в 1986 году и до сих пор считавшееся тайным. Согласно этому документу страны обязывались оказывать другу помощь в пресечении незаконных переходов границы.
В Китае периодически устраивались облавы на северокорейских мигрантов. В приграничных районах перекрывали дороги, выборочно проверяли у людей документы. За первые несколько месяцев жизни в КНР корейские беженцы обычно отъедались, покупали новую одежду, и по внешнему виду их становилось не так просто отличить от местного населения. Поэтому китайские власти позволяли северокорейской полиции совершать рейды на территорию их страны для выявления незаконных мигрантов. Самих беженцев нередко вербовали для проникновения в места, где укрывались их соотечественники. За донос о кореянке, живущей с китайским мужчиной, можно было получить вознаграждение в размере $40. Женщин забирали из домов, от детей и фактических мужей. Мужчина платил штраф, и детей оставляли ему. В рамках одной из таких операций в марте 2000 года было арестовано по меньшей мере 8000 женщин. (В 2009 году, когда я работала над книгой, преследование северокорейских беженцев все еще продолжалось.)
Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 82
