Молитва закончилась, осталось только заключительное благословение. На этот раз голос ее зазвучал еще звонче, сообразно значению момента.
Кантор затянул специальную молитву — традиционную благодарность тому, кого призвали читать.
Он наклонился к Деборе и спросил ее еврейское имя. Она шепотом назвала его.
— …и Дебору, дочь рава Моисея и Рахель, и да ниспошлет Он полное выздоровление ее достославному отцу…»
В недолгой жизни Деборы уже были моменты и отчаяния, и эмоционального подъема. Но эта минута оказалась значительнее всех. Она чувствовала себя так, словно молния поразила ее в самую душу и воспламенила.
Она исполнила свой дочерний долг. И всем сердцем уверовала, что Господь услышал молитву за ее отца.
Проходя на свое место, она со всех сторон слышала поздравления и пожелания всяческих благ.
Она была настолько взволнована, что, направляясь к выходу из синагоги, лишь в последнюю минуту заметила фигуру за колонной.
Отметить ее духовное совершеннолетие — «бар-мицву — пришел Дэнни.
39
Дебора
— Дебора, тебя к телефону.
— А кто там, мам?
— А я знаю? — Рахель пожала плечами. — Представился Стивом. — Она поспешила задать главный вопрос: — Он еврей?
Дебора не удержалась от смеха.
— Мама, если это тот, кто я думаю, то он раввин.
— Что это за раввин, который называет себя «Стив»? Наверняка не из наших. Но… если он… в порядке, пригласи его на шаббес.
— Мама, он женат, — небрежно бросила Дебора, беря трубку.
— А-а… — разочарованно протянула Рахель. Ее энтузиазма как не бывало. — И с каких это пор моей дочери звонят женатые раввины? — Она закатила глаза и добавила: — Отец Вселенной, почему Ты выбрал моих детей для Твоих испытаний?
— Добрый вечер, Дебора. Сказать по правде, я дождался не третьей, а четвертой звезды на небе, чтобы это уж точно было после шабата.
— Все в порядке, равви, — ответила она.
— Ну, вот!.. — взмолился он. — Так меня называют только прихожане, когда недовольны прослушанной службой. Ну, да ладно. Мы с женой приглашаем вас завтра на поздний завтрак. Будут только багели[43]и лососина. И немного прозелитизма.
— Что вы хотите этим сказать? — удивилась Дебора.
— Объясню после того, как отведаете багелей, — весело ответил раввин. Он продиктовал ей адрес и повесил трубку.
— Могу я спросить, чего ради он звонил? — Рахель вперила в дочь строгий взор.
— Да так, ничего особенного, — беспечно ответила та. — На багели пригласил.
Едва Эстер Голдман открыла дверь, как Дебору кольнула совесть: и она, и ее муж держали на руках по малышу. Близняшек.
Дебора вдруг страстно затосковала по сыну.
Стив Голдман истолковал ее состояние по-своему.
— Уверяю вас, дети далеко не всегда приносят одни радости. — Он провел ее в столовую. — Они замечательные, но не посреди ночи. — Он показал на накрытый стол и сказал: — Угощайтесь!
Как и обещал, раввин не стал сразу заводить серьезных разговоров, а дождался, пока Дебора прикончит второй багель.
— Меня одолевает любопытство, — заявил он наконец. — Если сочтете, что меня это не касается, пожалуйста, так и скажите. Но для меня вы представляете собой загадку…
— Ну, знаете, я много слышала в свой адрес, но «загадочной» меня называют впервые. Что же вас так заинтриговало?
— Думаю, вы и сами догадываетесь, — дружелюбно ответил Стив. — Дочь зильцского рава живет в кибуце, где люди настолько пренебрегают всеми религиозными установлениями, что работают даже в дни святых праздников. Затем она приезжает в Бруклин и посещает службу, которую в ее семье наверняка сочли бы еретической. — Он выдержал паузу, давая ей возможность переварить предварительные замечания, а затем перешел к выводам: — Я могу только заключить, что вы пребываете в некоем поиске…
— Угадали, — согласилась она. — И надеюсь, вы не сочтете претенциозным, если я скажу: мне кажется, это поиск лучшей формы взаимоотношений с Богом.
— Именно это составляет суть нашего движения, — заговорила Эстер. — И далеко не все, что мы делаем, является новомодным изобретением. Во времена Талмуда призывать женщин к Торе было обычной практикой. И только сами фруммеры ее «пересмотрели».
— Откровенно говоря, меня задевает, что вы, хасиды, смотрите на меня сверху вниз, поскольку я не принимаю вашего тенденциозного толкования Библии. — Стив с жаром стукнул по столу и сказал: — Но Тора принадлежит каждому еврею. Бог вручил ее Моисею на горе Синай, а не какому-то раввину в Бруклине, который считает, что получил эксклюзивную лицензию на святость.
Дебора кивнула.
— То, что вы сейчас сказали, Стив, очень напоминает мне моего брата Дэнни. Он только что бросил учебу в семинарии. Похоже, мой отец станет последним представителем древнего рода раввинов Луриа.
— Мне очень жаль, — заметил Стив. — Вы этим огорчены?
— Мне жаль папу, но Дэнни я понимаю. И если уж быть честной до конца, я совсем не уверена, что в мире, где зильцской общины больше не существует, нам нужен зильцский рав.
— Но это не означает, что богословская династия Луриа тоже должна прерваться! — воскликнул в волнении Стив. — Вы-то сами никогда не думали стать раввином? У нас в семинарии уже начали выпускать раввинов.
Дебора была застигнута врасплох. И сумела лишь возразить:
— Мой отец, без сомнения, приведет вам тысячу теологических оснований, почему женщины не могут быть раввинами.
— При всем уважении к нему, — ответил Стив, — я бы мог представить ему еще больше оснований, почему это вполне возможная вещь. Есть у вас время для небольшой лекции?
— Я готова, — улыбнулась Дебора.
— Начнем с того, — начал перечислять Стив, — что веками раввины твердили, будто использование существительного мужского рода во фразах типа «Не хлебом единым жив человек» однозначно предполагает, что Закон Божий представляет собой некую прерогативу мужчин. Но более точно было бы воспринимать это слово — «человек» — как относящееся ко всем существам рода человеческого.
Вот мы тут сидим, а тем временем межконфессиональная комиссия занимается подготовкой «Нового, исправленного канонического издания Библии». В новом тексте местоимение «Он» по-прежнему употребляется применительно к Иисусу и Богу, но высказывания наподобие третьего стиха восьмой главы Второзакония излагаются иначе — «Не хлебом единым живы люди…».
