— Минут через тридцать.
— Хорошо, я вас жду, адрес помните.
Андрей приехал через сорок: пока он готовился, пока собирался, пока выслушивал напутствия Люси… Так или иначе, Рахлин ждал его, не выказывая никаких признаков нетерпения.
— Простите, что задержался.
— Бывает. Ну, показывайте.
Сорин извлек из кармана конверт и передал его галеристу. Ленивым движением Гога вытащил оттуда пачку тщательно отобранных Сориным фотографий и принялся разглядывать их с несколько скучающим видом.
— Да, ничего, ничего, — сказал он, закончив просмотр и передавая фотографии обратно Сорину. — И что вы хотите?
— Что можете предложить вы? — спросил Андрей.
— Ну, начнем с того, о чем я вам уже говорил: проверка подлинности здесь необходима.
— Предположим, что они подлинные.
— Ну, предположим. Как вы хотите их продать: по отдельности, все сразу, быстро, медленно?
— Желательно было бы сразу, — ответил Сорин.
— Сразу… — протянул Рахлин и покачал головой, — сразу труднее. Это где ж такого клиента найдешь, который разом польстится на столь разноплановые вещи?
— Но это ваша работа, вы же профессионал.
— Профессионал, профессионал. Ну и, как вам кажется, сколько все это стоит? — снова задал вопрос Гога.
— Не знаю, мне говорили, что-то около двух миллионов долларов, может быть, даже трех, — ответил Андрей.
— Очень хорошо: вот и идите к тому, кто говорил, — сказал Рахлин, сделав движение, обозначавшее его полную незаинтересованность в предмете.
— Да нет, я в этом плохо понимаю, — начал Андрей, — всего лишь пересказываю чужие слова. А сколько вы можете предложить?
— Тысяч восемьсот от силы. Да и то, конечно, не сразу, по мере, так сказать, продаж.
— Но это несерьезно, — сказал Сорин. — В Лондоне мне говорили…
— Ну, так и поезжайте в Лондон, молодой человек.
— Позвольте, но ведь и в Берлине не одна ваша галерея.
— А вы уверены, что кто-нибудь будет связываться с картинами сомнительного происхождения?
— Вы же связываетесь.
— Я еще этого не сказал. Я в принципе обсуждаю ситуацию.
— Хорошо. Допустим, это будет миллион. В какие сроки я могу его получить?
— Я же вам сказал: по мере продажи.
— Какова механика всего этого действия?
— Самая банальная: мы заключаем с вами договор, вы оставляете картины у меня в галерее, в дальнейшем я извещаю вас о том, когда и какая продажа произошла, вычитаю свой процент (я, кстати, беру пятнадцать процентов) и перевожу вам деньги туда, куда вы скажете.
— Но ориентировочно вы все же можете сказать, когда это произойдет?
— Быстро, юноша, только кошки родятся и вши на нарах заводятся.
— Но все-таки? — заволновался Андрей.
— Может, месяц, может, два, а может, и полгода.
— Но позвольте, ведь аукционы проходят постоянно?
— А зачем же, позвольте вас спросить, мне, галеристу, связываться с аукционами? Да и вам это ни к чему. Вы теряете двойной процент: процент, который забирает аукцион, и процент, который заберу у вас я. Разумно?
— Разумно, — согласился Сорин.
— Вот видите. Поэтому работать мы с вами будем, так сказать, приватно. Если вы согласны, привозите работы.
— Нет, тут есть маленькая заминка, — сказал Сорин. — Не подумайте, что я вам не доверяю…
— Это ваше право, — опять поскучнел Рахлин.
— Просто мне было бы спокойнее, если бы картины находились в каком-нибудь недоступном для потенциальных злоумышленников хранении, скажем, в банке.
— У вас есть банковская ячейка?
— Вы ее и наймете. Мы же с вами делаем одно общее дело.
— Прежде, чем я найму эти ваши ячейки, юноша, я должен с картинами провести серьезную работу: показать экспертам, списаться с музеями.
— Что для этого нужно?
— По крайней мере, встретиться с музейными сотрудниками.
— Очень хорошо, они могут приходить в банк.
— Ну, допустим, — вздохнул Гога. — Итак, сумма в миллион вас устраивает?
— Ориентировочно, да, если это не будет очень долго.
— Тогда давайте смотреть картины.
— Хорошо, — отвечал Сорин. — Завтра вас устроит?
— Опять завтра!
— Завтра, завтра, мне надо подготовиться.
— Готовьтесь. Завтра так завтра.
— Опять же в два.
— До встречи.
Рахлин проводил Сорина до дверей и в этот раз даже одарил его улыбкой на прощание. Однако едва он открыл дверь, как улыбка его тут же погасла: к галерее приближался Ермилов. Пройдя параллельным курсом с минимальным зазором, они разминулись. Сорин, не оборачиваясь, завернул за угол. Ермилов же остановился на мгновение и внимательно посмотрел вслед уходящему Андрею, потом вошел в галерею.
— Кто это такой? — спросил он Гогу, пожимая руку, протянутую для приветствия.
— А, художник, — вяло ответил Гога.
— Ну-ну. Что поделываешь?
— Да кручусь, видишь вот. Это ты у нас на отдыхе.
— А я, понимаешь, мимо проезжал, — продолжил Ермилов, — решил к тебе заглянуть на чашечку кофе. Ничего не слышал насчет моих картин?
— Да откуда, Гена? Берлин город тихий, это только кажется — столица, вся жизнь в Париже, в Лондоне, у нас она только-только начинается.
— Но тебя и такая устраивает.
— Да, кормимся помаленьку.
— Не прибедняйся, Гога: вон какие хоромы отгрохал.
— Да сейчас в Берлине их миллион, по бросовой цене сдается.
— Неужто? Может, и мне офис открыть?
— А чего же: открывай. В одном моем здании на втором этаже метров пятьсот пустует.
— Подумаю, подумаю. Ну что, угостишь кофейком?
— Проходи. Лота, — закричал Гога по-немецки, — два кофе нам с господином Ермиловым.
— Сию минуту, — ответила из-за стенки Лота и принялась хлопотать над машиной «эспрессо».
Завернув за угол, Сорин перевел дух, «Вот это да! — сказал он сам себе. — Я-то думал, от генерального директора «Гентрейда» мы избавились навсегда. Вот это славно! Что же делать? Опять ловушка? Не похоже на ловушку, не похоже. Кошенов-то вон как мягко стелил, а этот Рахлин наоборот: и деньги копеечные по сравнению с реальной стоимостью (по крайней мере, если верить Илье Андреевичу), и говорит так вяло. Но Ермилова он знает, это точно. Значит… Ха! Конечно! Он играет свою партию. Наверняка Ермилов ему что-то рассказал, он меня вычислил и с Ермиловым делиться не хочет. Да и пусть не хочет, мне-то что? Видать, жук он серьезный, раз Гену не боится. С таким надо ухо востро держать. Ну, да Бог не выдаст, свинья не съест». Размышляя таким образом, Сорин прошел еще метров триста, поймал такси и вернулся в гостиницу.
