— Как ты себя чувствуешь перед родами — ты напряжена, довольна? — Пункт из анкеты для идиотов. Что можно чувствовать после этих фильмов…
— Растрогана, — отвечаю я по-польски, не в силах подобрать подходящее шведское слово, и глазами прошу Петушка перевести.
В машине Петр задумывается над вопросом акушерки.
— Она решила, что ты истеричка.
— Почему?
— Врач должен спрашивать о другом… О самочувствии.
— Это ее обязанность, может, беременные сходят с ума, и им приходится давать успокоительное… А что я могу чувствовать? Не пытайся меня уверить, что шведки отвечают: «НИЧЕГО не чувствую». Если бы тебе показали новинку из области стоматологического искусства — зуб сверлят и одновременно вырывают, — а потом поинтересовались: «Что вы чувствуете, вы рады, что у вас будет здоровый коренной?» — ты бы безмятежно ждал операции?..
Петушок… Он боится родов больше меня. Пытается утешить, уговаривая, что я справлюсь с болью одной лишь положительной установкой. Конечно, если во время потуг и криков я не сдамся, это будет его заслугой: психологический тренинг с помощью мотания нервов («Не будь такой беспомощной») и поддержка. Собственно, это он должен получить тот миллион долларов, который обещан первому забеременевшему мужчине.
Самое странное и, наверное, плохое: я действительно не боюсь. Глядя на измученных родами женщин, я плачу: сочувствую, волнуюсь — меня тоже это ждет, но не боюсь. Не умею бояться неизвестного. Отсутствие воображения? Оптимизм?
25 марта
Реклама секса по Петушку:
КОИТУС В КОЙКЕ
26 марта
Эта девка успела вперед меня: пеларгония зацвела.
28 марта
Полька рвется к независимости. Конечно, за мой счет — колотит пяточками по дну матки, по желудку. Несу ее в лес. Мы обе здорово вздрючены, я бегу между деревьями, обгоняю гуляющих, лавируя животом.
— Внимание! Беременные уходят в отрыв, — посмеивается Петушок.
Обещаю себе — после того как все останется позади — три подарка: 1. Бутылку шампанского. 2. Узкую короткую юбку. 3. Повисеть на самой верхней планке турника, а еще — головой вниз. Буду раскачиваться в своей новой юбке, попивая шампанское. Беременные мечты.
* * *
Возвращаются гуси, кружат над домом. Почему их гогот не относят к числу красивейших птичьих трелей? Не банальный щебет или брачное сюсюканье. Деревянный клекот, навигационный скрип — предвестники возвращения из заморских краев.
29 марта
Из издательства пришел толстый конверт — корректура «Польки». На обложке фотография на седьмом месяце беременности, скрытой за кадром. Давящей на ребра, слишком тесной.
Страницы усеяны пропущенными запятыми, двоеточиями. Никогда мне не освоить пунктуацию, не постичь эту таинственную науку иероглифов. Просматриваю текст — по сути, впервые его читаю. Повторения слов, оборотов. Лень сознания, стремящегося к постоянству выражений, словно под копирку. Даже самый лучший корректор тут бессилен. За два дня надо исправить шесть месяцев ошибок. На полях просьба объяснить некоторые слова, вроде «бинду». Можно подумать, что я пишу для газеты или иллюстрированного журнала, где каждое слово должно быть понятно каждому.
Книжная лексика тем богаче, чем непонятнее, даже при наличии объяснения («bindu» — буддистский эмбрион человеческой жизни, в который сливаются капля отца и капля матери; в западном понимании — «первая клетка зиготы»), можно ведь заглянуть в словарь. Жертвы прессы. Мозги, упакованные в газету.
Мне нравится последний этап работы, перед самой сдачей книги, когда я сижу напротив «капо по языку», и мы ругаемся.
— Это неправильно с точки зрения грамматики, — машет корректор красной ручкой.
— Но ведь понятно. — Я чувствую, что наконец коснулась языком прутьев лингвистической клетки. Теперь достаточно сжать зубы.
— Нет, правда, так нельзя. — Сейчас придут уборщицы из лингвистического зоопарка — выносить непереваренные остатки окончаний, склонений.
Словам нужна свобода. Они достаточно умны и осторожны, чтобы не заблудиться в хаосе. Из слов построено все наше бытие — мертвый мир существительных и пульсирующий кровью — глаголов. Глаголы дают себя растерзать, а затем привить приставки и местоимения, оставляющие шрамы.
Дорогие корректоры, больше доверяйте языку! Буква важна, но над ней возносится смысл, избегающий грамматических силков, не поддающийся дрессировке, не желающий семенить по следам точек и запятых в границах пунктуационной зоны.
Наши планы: 7—10 апреля — Полька, 1 мая — переезд. Сестра Петушка с мужем проводят нас, помогут погрузиться на паром. Восьмого апреля явится экскурсия — покупатели квартиры. Впрочем, возможно, никто и не придет, а Полька родится 20 апреля, искусственно подгоняемая гормонами. Спятим от переживаний мы где-то около 25 апреля. Я бы выпила рюмочку, покурила травку, приняла реланиум — дайте хоть что-нибудь!
30 марта
Звонит Мария с театрального фестиваля в Катовицах. Она получила премию за постановку «Сандры К.». После спектакля дискуссия: студенты чувствовали себя оскорбленными, студентки утверждали: «Сандра К. — это мы». С чего это вдруг? Ирония, насмешка в моем тексте направлены на эту кретинку Сандру с ее анорексией.
Вечером, перед телевизором, задумываюсь, права ли. Смотрю на рыдающую студентку из программы «За стеклом» — она прибавила пару кило. Трагедия. Сандра, с ее мыслями и характером, кажется рядом с этой девушкой просто интеллектуалкой. Хайдеггер в легком весе.
Все дело в кретинизме самой программы? Его не больше, чем в дневниках об интернировании, скажем, Щиперского[125]. Кинокамера сохраняет хоть какую-то объективность. Взгляд писателя субъективен, ослеплен самолюбием, сознанием собственной непогрешимости, он искажает описываемое, сжимает до размеров эгоистического повествования. Коллегам Щиперского по интернированию, его «объектам описания», пришлось хуже, чем героям популярной телепрограммы. Их туда поместили насильно, а «за стеклом» оказались не только их лица, но и мысли.
Моя «Полька» — тоже «за стеклом». Big Mother watching yourself[126].
31 марта
Учусь быстрому чтению. Делаю тесты из учебника. Успехи неплохие. Пройдя две главы, я прибавила сто слов в минуту. Начинаю сомневаться в смысле этой забавы. Быть может, я вовсе не читаю быстрее, просто первый тест (на «простое чтение») я делала вечером, усталая. Моя подозрительность растет пропорционально скорости. Самый главный раздел книги — о чтении мозгом, а не глазами — самый короткий. Аргумент в пользу возможности читать строку задом наперед — иврит. Правильно, но по-еврейски справа налево слова пишут, а не только читают.
